Первое, что захотелось сделать Чарлзу, — это встать и помочь физиономии Гобста обрести симметрию за счет правого глаза. Он сдержал себя, потому что тут же сообразил, что художником, разукрасившим его агента, был не кто иной, как Городецкий. Он понял и оценил веселость секретаря.

— На каком основании я должен принять такое решение, Гобст? — спросил он.

— Разве вы не видите, сэр?

— Не вижу, дорогой.

— Он изуродовал меня, сэр, при исполнении моих служебных обязанностей.

— Гобст, — отечески проговорил Маккью, — служба у нас суровая, и агенту ФБР не пристало жаловаться на синяки. А потом, прости меня, ты один весишь столько, сколько четыре Городецких. Он же по сравнению с тобой — цыпленок. Зачем мне, Гобст, агент, которого цыпленок может, как ты выразился, изуродовать?

Чарлз лукавил. Он не только кое-что слышал о возможностях Городецкого. В последней своей командировке он не терял времени даром, — в частности, в порядке обмена опытом попросил Доулинга организовать совместную тренировку оперативников. Не против Руди, цену которому Маккью уже знал, а против Городецкого его попросили выставить лучшего своего бойца, по габаритам едва ли уступающего Гобсту. Когда на этого бойца стали напяливать специальную защитную форму, лишь кое-где оставлявшую тело незащищенным, фэбээровец начал было возмущаться.

— Чарлз, — успокоил его Доулинг, — не кипятись. Тут будет на что посмотреть.

И Чарлз посмотрел. И теперь, упрекая Гобста, он лукавил. Но его агент не мог предполагать, что шеф ставит ему ловушку.

— Сэр, — заявил Гобст, — он использовал запрещенные приемы с явным намерением оскорбления личности.

— Ах, вот как? — Чарлз казался пораженным. Зная чуть ли не наизусть досье Андрея, он еще раз вспомнил фразу, характеризующую Городецкого как агрессивного оперативника. Физиономию Гобста вполне можно было рассматривать как иллюстрацию к этому утверждению.

— Хотелось бы только уточнить, Гобст, какие служебные обязанности ты выполнял, когда Городецкому вздумалось оскорбить твою личность?

— Я следил за ним, сэр, — с достоинством произнес агент.

И здесь Маккью сдержался. Общение с Мондом и Доулингом явно пошло ему на пользу.

— Кто-то поручил тебе следить за ним? — вкрадчиво спросил он.

— Личная инициатива, сэр. Он казался мне подозрительным еще с тех времен, когда мы устроили на него облаву в прошлом году. И я решил…

— Все ясно, Гобст, — перебил его шеф, — ты следил за ним, и это ему не понравилось.

— Так точно, сэр.

— Понятно. Теперь, будь любезен, подробнейшим — понимаешь? — подробнейшим образом опиши мне, как все произошло. — Он сел поудобнее, чуть прикрыл глаза и приготовился слушать…

Слова Хантера о том, что некто Гобст объявил ему и Моне о гибели Городецкого, накрепко засели в голове Андрея. Какое впечатление произвело на них это сообщение, он легко себе представил. Гобста ему показали. И вскоре он обнаружил, что именно Гобст следит за ним. Он было подумал, что это опять какая-то каверза со стороны Чарлза, но тут же отбросил эту мысль — ситуация слишком кардинально переменилась. И вдруг — слежка! Нетрудно было сообразить, что имеет место творческая инициатива. И Гобсту на собственной шкуре пришлось проверить верность утверждения о том, что инициатива наказуема.