Он жаждал провести руками по обнаженной коже, прижаться к хрупкому на вид, но очень сильному телу. Поймать своими губами учащенное от возбуждения дыхание. Увидеть, как закрываются её глаза и запрокидывается голова, услышать стон удовольствия. Ему хотелось погрузиться в неё целиком, вбиваться снова и снова, жестко, сильно, ставя на ней собственное клеймо. Пока она не закричит от наслаждения.

Он только и мог, что думать о её теле, едва прикрытом одеждой, которую он сам же потребовал носить. А когда Кьяра во время медитации на красный цвет начала источать физически ощутимое удовольствие и страсть, мужчине понадобилась вся его воля, чтоб не перекинуть девушку через плечо и не утащить в свой кабинет. Где он мог бы разложить её на столе, раздвинуть точеные ноги. Сделать своей.

Пришлось уйти в самый дальний угол, иначе бы не сдержался. И если он думал, что хуже быть не может, то сильно ошибался. Все стало гораздо хуже, когда Джонатан увидел, как её касаются чужие руки. Ему как - будто как-будто скрутили все внутренности, когда Дрейк прижал её желанное - чертов парень хорошо погрузился в сцену - тело к себе. Этот вальс только слепой назвал бы невинным. Его танцевали два человека, которые полностью забыли об окружающем мире и жаждали остаться наедине. И то, что она может утонуть в отношениях с другим мужчиной, пусть даже на один миг, пусть даже понарошку, ударило ему в голову волной бешенства.

Он чувствовал себя полным идиотом.

И уже не мог смотреть, как перекатываются её мышцы во время прыжков, как становится влажной от интенсивной нагрузки кожа, как она вращает бедрами, прижимая их к чужим телам. А потом наступило время танго, и она полностью раскрывалась со своими однокурсниками, позволяя владеть собой, прикасаться к себе, по-настоящему желать себя,  а как только оказалась в его объятиях, это наваждение закончилось.

Он мог сколько угодно говорить себе, что сорвался из-за отказа в искренности. Это тоже было бы неправдой.

Джонатан покачал головой.

Неправильным был не срыв - он никогда не притворялся мягким или спокойным,  не трясся над своими танцорами, он мог орать, требовать и выгонять за малейшую провинность.

Неправильным было отношение, его злость на то, что девчонка находилась в объятиях других. Что пылала в их руках.  У него не было эксклюзивных прав на желание. Не было прав на злость - такое отношение предавало танец, уничтожало саму его суть.

Ведь тот всегда был про прикосновение.  Нежное, страстное, болезненное, сильное, прощальное - разное. Даже когда танцор исполнял партию в одиночестве, он прикасался - к себе, к зрителям, к энергии. И если он однажды возненавидит чужие прикосновения или позволит себе на них реагировать, то закончится как хореограф.

Даже когда речь идет о Кьяре.

Если он пойдет на поводу своей страсти, то потеряет её как танцора.  Поэтому он должен подавить в себе всякие желания.

Ему стало спокойнее.

Джонатан вздохнул, вытерся, вышел из душа и посмотрел на часы. Было все еще раннее утро. Самое время заняться бумагами, потом отправиться в Академию. А там… Пожалуй, хоть он и не привык этого делать, ему надо извиниться.