Гофман опускает руку, засовывает ее в карман и принимается бродить по комнате, как будто моя просьба его нервирует.

– Но я не должен и не хочу объяснять вам это. Кроме того, вы исходите из неверных предпосылок. Нет никаких «вы» и «мы». Есть только «мы», поскольку и я, и вы делаем общее дело.

– Но это вы задали такой тон, – возражаю я.

Гофман останавливается, дергает плечом.

– У вас нет выбора, – говорит он. В его голосе звучит сожаление, но как будто наигранное, граничащее с насмешкой.

– Ваших слов недостаточно, – продолжаю я. – Я хотел бы взглянуть на бумаги СЭПО, обоснование, или что там у вас…

– Разумеется, бумаги имеются, – снова перебивает меня Гофман, – иначе я не стоял бы здесь, перед вами. Но они не при мне.

– Жаль, – вздыхаю я.

– Дайте мне материалы предварительного расследования, – настаивает он. – Это сэкономит время.

– У меня их нет, – отвечаю я. – Всё у Бирка.

Гофман недоверчиво хмыкает.

– В таком случае пришлите мне их с посыльным. – Он открывает дверь. – Счастливой Лючии!

– Кто он? – бросаю я ему в спину.

Гофман замирает на пороге кабинета.

– Простите, не понял.

– Смерть Хебера – сигнал тревоги, если я правильно понимаю суть дела. Это угроза, и я хочу знать, кто и кому угрожает.

Он снова поднимает указательный палец:

– Простите…

Потом улыбается и исчезает в коридоре.

Я смотрю на стул для посетителей. Потом встаю, обхожу стол, присаживаюсь, стараясь представить себя на месте Гофмана. Он прав, сиденье ужасно неудобное. Некоторое время я сижу, пялюсь на свой собственный, за столом.