Отец, по-видимому, скорее намеревался живописать враждебный зимний мир бурь и льдов, где «средь каменных кряжей каркали вороны» и слышен волчий вой, – зловещий мир, населенный лишь «полчищами призраков», в котором (I.134–136):
Более того, это ощущение надвигающейся страшной опасности дополняется уверениями поэта в том, что заявленная цель Артура – дело величайшей важности, героический вызов судьбе:
Та же мысль эхом звучит в строках I.176–179 по получении известия о предательстве Мордреда:
Вот так и Гавейн, который ведет войско, «как в последний прорыв за пределы осады», –
И позже (II.147–149) Мордред сознает, что:
Вне всякого сомнения, персонажи провидят в «волне времени» грядущее падение Рима и римского христианства.
Но как бы мы ни истолковывали эти подробности «Гибели Артура», ясно, что великий поход Артура на континент, пусть столь же мало основанный на реальных исторических событиях, как и нападение на Римскую империю у Гальфрида Монмутского и его последователей, куда лучше вписывается в исторический контекст, из которого и возникает артуровский миф: это сопротивление бриттов германским захватчикам в V веке. В «Гибели Артура» примета врага – то, что он язычник. Такова участь фризского капитана, который доставил Мордреду вести о возвращении Артура в Британию (II.89–93):
Он «канул в ад» (II.67). Так варваров-язычников обрекают на вечные муки в поэме, написанной тем самым стихотворным размером, который эти варвары принесли на завоеванные земли. «Веют ветра войны над Британией!» – говорит сэр Крадок, рассказывая королю Артуру (I.160) о языческих драккарах, атаковавших незащищенные берега; пять веков спустя Торхтельм, в «Возвращении Беорхтнота», повторит его слова применительно к викингам:
Примечательно, что в первой песни «Гибели Артура» Мордред, который с самого начала повествования изображен как «подло» поддерживающий короля в его намерении идти войной в варварские земли, ибо за его словами скрывается тайный умысел (I.27–29):
В то время как Гальфрид Монмутский посвящает этому событию одну-единственную фразу («Он поручил Британию Модреду, своему племяннику, и королеве Геневере»), в аллитерационной «Смерти Артура» король куда более многоречиво описывает бремя обязанностей – а Мордред умоляет (но тщетно) освободить его от них и дать дозволение сопровождать Артура на войну. В поэме нет ни намека на дальнейшие события. В «Гибели Артура» говорится, что сэр Гавейн не заподозрил «предательства подлого» в Мордредовом «совете смелом», поскольку (I.36–38):
Вместе с этими словами отец вводит в повествование новый элемент, радикально отличающий его от произведений, созданных в рамках «летописной» традиции. Несколькими строками ниже (I.44–45) говорится, что Ланселот и прочие рыцари не сопровождали Артура в этой военной кампании. Позже, в первой Песни, услышав известия о предательстве Мордреда от сэра Крадока, король Артур советуется с сэром Гавейном (I.180 и далее), рассказывает, как ему недостает сэра Ланселота и «надежных мечей рода Банова», и находит, что мудрее всего было бы послать гонца к подданным Ланселота и попросить их о помощи. Против этого сэр Гавейн решительно возражает.
В таком изложении не вполне понятно, что, собственно, произошло; скорее всего, мой отец предполагал, что его читатель уже сколько-то знаком с историей Ланселота и Гвиневеры. О причинах разрыва между Артуром и Ланселотом будет рассказано в третьей песни поэмы, хотя и довольно уклончиво.
В мои намерения отнюдь не входит подробно проанализировать «пласты» или «стили» средневекового артуровского мифа, «псевдоисторическую» или «летописную» традицию с одной стороны, и обширные «романтические» переработки «британского материала» во французской прозе и поэзии – с другой. Моя задача – лишь выявить характерные черты отцовского пересказа легенды о Ланселоте и Гвиневере.
Я уже отмечал, что в «Истории королей Британии» Гальфрида Монмутского о Ланселоте не говорится вообще. В аллитерационной «Смерти Артура» о нем упоминается несколько раз, но почти во всех случаях он просто назван в числе главных рыцарей Круглого Стола[19]. Касательно его появления у Мэлори в «Повести о благородном короле Артуре, как он сам стал императором через доблесть своих рук» профессор Винавер отмечает:
Из рассказа Мэлори создается впечатление, что Ланселот не более чем просто воин и что все его великие достоинства ума и сердца безоговорочно поставлены на службу его королю. Никто из читателей [повести Мэлори] в жизни не догадается по этому тексту, что Ланселот с самого начала был героем куртуазным, что впервые он появляется в средневековом рыцарском романе как поборник
Про Ланселота из «Гибели Артура», впервые упомянутого столь иносказательным образом, можно сказать сразу: это – не фантастический образ «романтизированного странствующего рыцаря»; и источник сюжетной линии, которую он собою воплощает, вполне самоочевиден. Во французском прозаическом романе под названием «Mort Artu» [ «Cмерть Артура»] тема прелюбодейской любви сэра Ланселота и королевы Гвиневеры переплетается с темой предательства Мордреда и гибели короля Артура. «Mort Artu» послужил источником для английской поэмы XIV века под названием «Le Morte Arthur», которую обычно называют
Строфическая «Смерть Артура»
и «Повесть о смерти Артура» Мэлори
Здесь я вкратце перескажу повесть Мэлори, но сперва процитирую несколько строф из английской поэмы, обозначивших самое начало финальной трагедии, – чтобы дать некоторое представление о ее стиле и форме.