— Нет, мама, — возразил Кертис, — ты этого не говорила.
— Ну, — протянула она, — ты должен был это знать. Это все знают. Когда я увидела ту брошь, которую ты ей купил, я сразу поняла, что ничего не получится, — она нахмурилась. Глубокие морщины на ее лице стали еще заметнее. Она была маленькой и хрупкой, ее скулы заострились и больше напоминали маленькие клинки, готовые вот-вот прорезать плотную кожу ее лица. Ее веки были чуть опущены — как абажур на одинокой лампе — словно они тоже пытались не дать свету сбежать. Ей было всего тридцать семь лет, но из-за внешности ей легко давали сорок семь. Так было со многими.
— Господи, помилуй, — простонала она. — Как же у меня болит спина сегодня вечером. Милость Божья! Держись за свою молодость, Кертис. Она так быстро проходит.
— Да, мэм, — он слышал это наставление по сто раз на дню и каждый раз отвечал всегда одинаково.
— Ты ел?
— Мне достался кусок торта.
— Ну, тогда все прошло
Он глубоко вздохнул. Слова вырвались наружу прежде, чем он сумел их остановить.
— Когда я ехал туда, я думал, меня пригласили, как гостя… Я думал, что я гость, но…
— Это не твое место, — сказала Орхидея. — Ты знаешь это, и я это знаю, — ее рука — тонкая, как тень — шевельнулась и потянулась к шее, чтобы помассировать ее. — Мне давно пора спать. Засиделась я. Ждала, пока ты вернешься домой.
Рот Кертиса закрылся. Он снова кивнул — больше ему было нечего ответить.
— Помоги встать, — попросила Орхидея, уже стараясь подняться самостоятельно. — Я собираюсь в постель. Я тут совсем умаялась… ждала… волновалась…
Кертис помог ей. Она была похожа на маленькую вязанку сухих дров, которые трещали и хрустели, охваченные первыми языками горячего пламени. Выцветший розовый халат, который был надет на ней под одеялом, витал вокруг нее, словно облако дыма. Свои потрепанные кожаные тапочки она сняла на маленьком изношенном коричневом коврике. Сделав шаг вперед, она вздрогнула, словно вся боль этого мира прошла через ее кости.
— Осторожнее, — простонала она и оперлась на Кертиса всем своим небольшим весом. Он поддержал ее, а затем почти что отнес в ее комнату, в которой стояла еще одна лампа, настолько скованная абажуром, что это превращало комнату в настоящую долину теней.
Он уложил ее в кровать и поправил подушку.
— На кухне остались готовые куриные желудочки и немного чая, — сказала она, устроившись на кровати. — Подкрепись.
— Да, мэм.
— Подари мамочке поцелуйчик, — попросила она, и он поцеловал ее в щеку. Она пробежалась рукой по его волосам и придержала его за плечо. Вздохнув, она уставилась на трещины в потолке так, будто наблюдала там бесконечность звезд.
— Доброй ночи, ма, — пробормотал Кертис, покидая комнату.
— Ты не жалеешь, что ходил туда? — спросила она перед тем, как он закрыл дверь.