Глава 34

Мирьям

Разворачиваю листок, ощущая, как пальцы не только дрожат, но и холодеют. Первые же строчки заставляют с огромным трудом проглотить вставший в горле тяжёлый ком. Столько отчаянья и злости в нескольких строчках! «Мирьям, ну как так можно писать?! Строку надо держать! Господи, дай мне сил! — возмущенный голос мамы на секунду врывается в сознание. — Просто слов нет…» Это писала я, сомнений нет. Мой почерк, лист из моего дневника. Как же красочно описаны все мои чувства к…Максиму. Так же красочно, как и ненависть к его старшему брату. …моя первая и единственная любовь на все времена — Максим Садулаев. Я лучше умру чем выйду за ненавистного Давида… И много чего еще. Боже! Давид все это читал. Как теперь жить после этого?! Лицо заливает ярко-малиновая краска стыда. Он буквально заревом пожара горит на моих щеках, опаляя нежную кожу. Становится жарко и удушливо, будто кто-то с силой, медленно, но уверенно, стягивает петлю на шее.

Мне даже страшно поднять взгляд на Давида. Не могу! Прикусываю губу. Все, что написано — написано моей рукой. Только вот это было «ДО» того, как я поняла, что для меня значит Давид! Его забота, его нежность, его тепло и его любовь сделали свое дело — открыли мне глаза и сердце. Нет, я не стала считать Максима Садулаева плохим или что-то в этом роде.

Вовсе нет. Просто он не мой человек.

Я это поняла резко и отчетливо, словно очнулась ото странного многолетнего сна. Меня больше совершенно не восхищали синие глаза младшего сына Садулаевых. Теперь я горела лишь только в тех самых — темно-карих, полных страсти и огня, которые так меня раньше пугали и смущали до слез. Тогда-то я и поняла, как сильно люблю его глаза. Так сильно, что даже не готова смотреть в другие — зеленые, синие, серые. Без разницы! Только карие, как крепкий кофе — любимые, единственные.

Какая же я дура!

Он оказался совсем не таким, как я себе напридумывала.

Говорят, у страха глаза велики. Истина! Как часто я слышала о том, что Старший из братьев Садулаевых циничный жёсткий предприниматель?

А еще тот случай… У меня перехватывает дыхание от пронзившей острой болезненной стрелы ревности. Не хочу! Не хочу вспоминать истинную причину, из-за которой во мне проснулась эта лютая ненависть к Давиду!

Спрячу ЭТО вновь так глубоко, как сделала это несколько лет назад. Почти заставляю себя вновь перевести глаза на неровные буквы, складывающиеся в пляшущие строчки. Сейчас эти строки пропитанные такими сильными, но совершенно глупыми девичьими эмоциями, кажутся настолько нелепыми, что хочется громко в голос закричать — НЕ ПРАВДА! ВСЕ ЛОЖЬ!

Поднимаю взгляд на Давида.

В темные глазах, в которых я так часто замечала обожание, сейчас так пусто. Все, что в них вижу — это свое отражение. Испуганная, жалкая, будто пойманная на месте преступления. Прежде чем я решаюсь обратиться к любимому, Давид поджимает чувственные губы и на его широких скулах появляются желваки:

— Я всегда искал и наделся увидеть в твоих глазах ту любовь, которая есть в моих. Но каждый раз, когда я заглядывал в них, Мирьям, и все, что видел — это обожание, но только вот ко мне оно никакого отношения не имело, — Давид горько усмехается, заставляя натянуться мои нервы, словно тетива лука. — Я наделся, что ты поймешь, осознаешь, но видимо я тешил себя надеждами. Максим — единственный, кто прочно засел в твоей прелестной головке. Только вот за какие заслуги? Это для меня всегда оставалось загадкой. За синие глаза? — голос саркастичный. В нем отчетливо слышатся ноты собственника.

Он проводит рукой по затылку и смотрит на меня из-под широких темных бровей. Такой красивый и сильный. Боже, и он считает, что я люблю другого! О, нет, нет…

— Я влюбился в тебя с первого взгляда, Мирьям, — неожиданно шокирует своим признанием Давид. — Для меня это было потрясение, ведь в тебе было все то, что мне так ненавистно в других, но, тем не менее, в тебе я души не чаял, — кривит уголок губ. — Капризы, высокомерие… Я долго думал и не мог понять, почему вляпался с такой силой — резко и бесповоротно, пока не осознал, что дело далеко не в кукольной внешности. Да, ты самая красивая девушка,

которую я когда-либо видел, без преувеличения, но правда в другом. Правда любви именно в том, что любишь в человеке ВСЕ.

Смотрю на него, словно зачарованная. На его гордый профиль, глаза, губы. Смотрю и не верю своим ушам.

— Недостатки любишь так же сильно, как и достоинства — они не разделимы. Они — одно целое, потому что это ты! Мирьям, — продолжает Давид, — я видел в тебе ту самую беззащитность, которая не может оставить равнодушным; доброту, которую ты так пыталась замаскировать за высокомерным взглядом. Твоя непосредственность и живость ума покорили меня.