Я думала, что он все-таки пойдет за мной, но он остался сидеть на месте и поднял с пола книгу. Я подергала ручку стеклянной двери. Она была заперта. Я пару секунд постояла и дернула ручку еще раз. Мне было лень возвращаться в вестибюль, выходить наружу и огибать здание по кругу лишь для того, чтобы доказать, что уж мне-то никто не мешает пройтись по веранде.

– Все равно, кажется, собирается дождь, – сказала я, пожав плечами.

Роберт как будто меня и не слышал. Он опять углубился в книгу, которую держал вверх тормашками. Я вернулась к своему семейству, и когда села в кресло, никто даже и не посмотрел в мою сторону. Пока меня не было, к ним пришел врач, импозантный мужчина под шестьдесят, с красным лицом и порезом от бритвы у одного уголка рта. Он объявил, что Веронике не нужно никакое лечение, кроме хорошего долгого отдыха. Месяца через два-три она полностью придет в себя. Что-то подобное часто случается с молодыми женщинами, которые слишком усердствуют в жизни. Было не совсем ясно, что означает «что-то подобное», но я не стала уточнять, и папа тоже не стал. Вероника улыбалась блаженной улыбкой, словно гордилась своим излишним усердием в жизни.

На обратном пути, по настоянию папы, мы пообедали в ресторане в придорожной гостинице. Папино настроение заметно улучшилось. Он съел стейк, пирог с почками и выпил полпинты пива. Я заказала свиную отбивную с гарниром из молодого картофеля, так щедро сдобренным сливочным маслом, что лишнего фунта жира на бедрах было не избежать. Не считая нескольких брошенных вскользь замечаний об окружающей обстановке, мы ели молча. Нам с папой особенно не о чем говорить – и так было всегда, – но именно это молчание нас и роднит. Мы не испытываем потребности проводить наше время вдвоем за бессмысленной болтовней. Оглядев зал, я подумала, что посторонние люди, возможно, принимают нас с ним за любовников.

В то время я как-то не слишком задумывалась о нервном срыве Вероники. Как и предсказывал Питер, она быстро поправилась и уже через пару недель вернулась в Кембридж. Дома мы это не обсуждали. Но после ее смерти я поневоле задумалась: может быть, тот нервный срыв был предвестником грядущей беды. Как я понимаю, всем людям свойственно просеивать прошлое в поисках объяснения для настоящего. Я совершенно не разбираюсь в психиатрии, но, кажется, эти копания в прошлом составляют самую суть и основу темных психиатрических искусств. Именно в прошлом скрываются засекреченные подсказки, которые могут расшифровать только невозмутимые, бородатые доктора.

У доктора Бретуэйта не было бороды, и пока что он не проявлял никакого особенного интереса к скрытым сокровищам моего прошлого. Честно признаюсь, что после первого визита я считала себя жутко умной и ужасно собою гордилась. Ребекка, как мне показалось, заморочила голову Бретуэйту, и он даже не заподозрил подвоха. Но за неделю, прошедшую между первым и вторым сеансом, я поняла, что мой план никуда не годится. Да, я на собственном опыте убедилась, насколько сильна его личность, но не узнала ничего существенного о Веронике, ради чего, собственно, все затевалось. Похоже, Ребекке Смитт надо вооружиться чем-то потяжелее смутного ощущения тревожности. Я решила, что у нее будет склонность к саморазрушению. Всю неделю я мысленно репетировала нашу будущую беседу. Я засыпала и просыпалась с мыслями о Коллинзе Бретуэйте, он снился мне каждую ночь.

Я решила, что хватит актерствовать. Никаких больше рваных чулок и растрепанных волос. Отныне и впредь я буду, насколько возможно, придерживаться правды. Я не без удовольствия готовила Ребекку к следующему визиту. Шелковый шарф был извлечен из кармана пальто. Ее макияж был безупречен. Я тщательно рассмотрела себя в зеркале в туалете на лестничной площадке рядом с кабинетом мистера Браунли и пришла к выводу, что Ребекка выглядит идеально. Настоящая светская девушка. Не будь моя цель настолько серьезной, я бы, наверное, веселилась вовсю.

В поезде по дороге на станцию Чок-Фарм мне улыбнулся мужчина в светло-сером костюме. Я не отвела взгляд, как сделала бы обычно, а посмотрела ему прямо в глаза. Именно так поступила бы Ребекка. Мужчина ничуть не смутился. С виду вполне респектабельный джентльмен. Лет сорока, может, чуть больше, с намечающейся сединой на висках.

В левой руке он держал сложенный плащ, перекинутый через локоть, в правой – сегодняшний номер «Таймс». Его взгляд задержался на моих коленках, потом неспешно поднялся вверх. Он смотрел на меня в упор. У него на губах играла лукавая улыбка. Он приподнял одну бровь. Я поднесла руку к лицу, чтобы скрыть румянец смущения. Я уставилась в дальний конец вагона, но всю дорогу чувствовала на себе его взгляд. Может быть, именно так начинаются тайные связи? Поезд уже приближался к моей остановке. Я украдкой взглянула на того мужчину. К моей вящей досаде, он увлеченно читал газету и, похоже, совсем обо мне позабыл. Он даже не посмотрел в мою сторону, когда я выходила. Наверное, я как-то не так сыграла свою роль в этой игре. Тем не менее я испытала определенное возбуждение, словно мы с ним заключили негласную тайную договоренность. Возможно, позже, засыпая рядом с женой, он вспомнит Ребекку и будет думать о ней.

Никаких наводнений, пожаров и прочих непредвиденных катастроф, на которые я заложила время, так и не случилось, и я опять оказалась в окрестностях Эйнджер-роуд гораздо раньше назначенного часа. Как и в прошлый раз, колокольчик над дверью кафе возвестил о моем приходе. Единственным посетителем, кроме меня, была молодая женщина в шляпке-таблетке, уныло глядящая на недоеденный шоколадный эклер у себя на тарелке. Было не очень понятно, из-за чего она так грустит: то ли из-за того, что от эклера осталась всего половинка, то ли из-за того, что она уже съела одну половину и теперь сожалеет о потребленных калориях. Столик у окна был свободен, но я села за свой прежний столик в глубине зала. Как в прошлый раз, я заказала маленький чайник чая и булочку с джемом. Мне совсем не хотелось есть, но если уж я похвалила здешнюю выпечку, то было бы странно не взять ничего в этот раз. Когда миссис Глинн принесла мне заказ, она выжала из себя вялую улыбку и сумела поставить тарелку на стол, не уронив на пол столовые приборы. Кстати, мое желание сесть за столик, который я про себя называла столиком миссис Александр, возникло вовсе не из стремления смотреть в окно. Просто я втайне надеялась, что Том (или как его звали) пройдет мимо кафе по дороге в свою фотостудию. Тут надо честно признаться, что я, конечно, не думала, что на пути к Бретуэйту меня задержит пожар, наводнение или вспышка чумы. Я приехала раньше, потому что надеялась на встречу с Томом. Я через силу жевала булочку, не сводя глаз с окна, но он так и не появился. Может, и к лучшему. Все равно я не знаю, что стала бы делать, если бы он прошел мимо кафе. Женщина в шляпке-таблетке поднялась и ушла. С моего места мне было не видно, доела она эклер или нет. Но, наверное, доела, хотя бы лишь для того, чтобы не навлечь на себя недовольство грозной миссис Глинн. Уже близилось время сеанса. Я расплатилась по чеку и оставила два пенса на чай, как в прошлый раз.

Когда я собралась перейти улицу, кто-то окликнул Ребекку по имени. Причем дважды. На второй раз я обернулась. Ко мне бежал Том, подняв в приветствии правую руку.

– Ребекка, – повторил он, остановившись передо мной. Не уверенная, правильно ли я запомнила его имя, я лишь улыбнулась в ответ. Я надеялась, что миссис Глинн наблюдает за нами в окно.

– Значит, вас не отправили в дурдом? – спросил он.

– Очевидно, что нет, – сухо ответила я.

Он секунду помедлил и проговорил:

– Как удачно мы встретились. Это просто подарок судьбы. Я тут подумал… раз уж нас снова свела счастливая случайность, может быть, вы не откажетесь со мной выпить? – Он выпалил эти слова так, словно они не давали ему дышать, застряв в горле, а тут какой-то прохожий внезапно хлопнул его по спине.

Я смотрела на него, словно бы удивленная его дерзостью. Он и вправду был очень хорош собой. Он провел рукой по подбородку, заросшему темной щетиной. Кажется, он сегодня не брился. Мой отец неукоснительно бреется каждый день. Когда я была маленькой, он ставил меня на табурет в ванной, давал мне помазок, похожий на аккуратно подстриженный хвостик пони, и разрешал намылить ему щеки. Он кривил лицо, чтобы натянуть кожу, а мне казалось, что он корчит рожи, и я повторяла за ним, наблюдая с нарастающим напряжением, как он водит бритвой по горлу. Если ему случалось порезаться, он только цокал языком и просил передать ему чистую тряпочку, чтобы промокнуть ранку. Потом он умывался, и вода в раковине становилась розовой, как ополаскиватель для рта в стоматологическом кабинете. Я много лет думала, что это и есть вода с кровью, и отказывалась полоскать рот, когда меня водили к зубному врачу.

– Так что? – спросил Том.

– Почему бы и нет? – ответила я, стараясь выдержать небрежный тон.

– Отлично, – сказал он. Мы договорились встретиться в пабе «Пембриджский замок», на этой же улице. – В половине седьмого вам будет удобно?