В свидетельстве о рождении Маргарет Жаклин Лукас говорилось, что она появилась на свет в последний день ноября 1963 года. Однако в глубине души она знала, что родилась пять лет тому назад, когда закончила академию в Квонтико и получила назначение в вашингтонское отделение ФБР. Однажды утром она шла на службу – кольт «питон» удобно закреплен на бедре, под мышкой – папка с документами, – и вдруг ее озарило: да ведь я подмененное дитя, меня подкинули при рождении взамен похищенной девочки, как в детской сказке. Джеки Лукас работала библиотекарем на полставки в исследовательском центре в Квонтико, была модельером-любителем, шила лоскутные одеяла, вязала кружева, коллекционировала вина и в местных забегах на пять километров всегда приходила к финишу первой. Но этой женщины давно не существовало на свете, ее место заняла спецагент Маргарет Ж. Лукас – блестящий криминалист, следователь и «опекунша» тайных осведомителей. Теперь же, в отсутствие непосредственного начальника, она руководила расследованием самого громкого дела в истории Вашингтона.
– Эй, – вторгся в ее размышления мужской голос. К ней обращался Паркер Кинкейд: – С лингвистическим разбором закончено. Сейчас я хочу заняться физическим анализом документа, если у вас нет других предложений.
– Это ваша игра, Паркер, – отозвалась она.
Сперва он изучил бумагу, на которой было написано письмо. Размер листа – пятнадцать на двадцать три сантиметра, соответствующий конверт. Самый стандартный размер, который ровным счетом ничего не говорил Паркеру о происхождении листа. Состав бумаги тоже был самый обычный.
– Нет, бумага нам не поможет, – наконец заключил он. – Стандартного типа. Водяные знаки отсутствуют, установить производителя невозможно. Поглядим на чернила.
Он осторожно взял документ и поместил под один из двух микроскопов. По бороздкам, оставленным на бумаге пишущим инструментом, нерегулярным пробелам и неровному цвету Паркер определил, что писали дешевой шариковой ручкой.
– Такие ручки продаются по тридцать девять центов.
– И? – спросила Лукас.
– Установить место приобретения невозможно. Ими торгуют едва ли не в каждом недорогом магазине.
Паркер начал извлекать письмо из-под микроскопа, но остановился, заметив нечто любопытное. Часть листа оказалась выцветшей. Весьма интересно. Он пригляделся.
– Видите, как выцвел уголок? Думаю, из-за того, что бумага, да и конверт тоже частично обесцвечены солнцем.
– Где, у него дома или в магазине? – спросил Харди.
– Могло быть и там и там, – ответил Паркер. – Но, учитывая когезию бумажной массы, я думаю, что бумага до самого недавнего времени находилась в конверте.
– Значит, окна магазина должны выходить на юг.
Верно, подумал Паркер. Умница. Он это упустил.
– Почему? – спросил Харди.
– Потому что сейчас зима, – объяснил Паркер. – Падай солнечный свет с востока и запада, у него не хватило бы яркости обесцветить бумагу.
Он подошел к шкафу и достал из него предметный лоток и несколько листов гладкой лабораторной бумаги. Держа письмо за уголок, он провел по нему кисточкой из верблюжьего волоса, чтобы снять микроэлементы. Таковых практически не оказалось, что его не удивило. Бумага – один из лучших абсорбентов, она поглощает вещества, которые на нее попадают, и те, как правило, накрепко увязают в ее волокнах.
Из своего «дипломата» Паркер извлек большой шприц и с помощью иглы вырезал из письма и конверта несколько крохотных кружочков с образцами чернил и бумаги.
– Умеете с ним работать? – спросил он Геллера, кивком указывая на газохроматограф.