– Я не имею права, – прошептал Судаков, боясь и в мыслях уточнять, на что не имеет права – то ли использовать свое служебное положение, то ли, наоборот, допустить гибель дочери.

От него требовалось очень мало – это он осознавал. От него требовалось бездействие, всего лишь отсутствие каких-то поступков. Но если бы ему приходилось рисковать только собой!

В дверь постучали.

– Войдите! – нервно ответил генерал, бросая снимок на стол и прикрывая чистым листом бумаги. Он сцепил руки, чтобы не было видно, как дрожат пальцы.

Вошел полковник Крапивин. Наверное, впервые в жизни Судаков почувствовал себя виноватым перед этим офицером чисто карьеристского склада, неспособным к самостоятельным действиям. Крапивин простодушно улыбался.

– Вы бы свет зажгли, – его рука потянулась было к выключателю, но прозвучал глухой голос генерала:

– Не надо!

Он знал, в сумерках легче разговаривать, полковник не увидит выражение его глаз.

– Ну да, понимаю… понимаю… – заторопился Крапивин исправить оплошность. – Сидели, было светло… постепенно привыкаешь к полумраку. Все готово, товарищ генерал, могу отправляться.

– Они не возражали? – так же глухо спросил генерал.

– Было бы против чего. Обычная процедура, – беззаботно ответил Крапивин, – впервые, что ли? Доставим к вам Шанкурова, допросите его, да и отвезу сегодня же обратно.

– Значит, не возражали…

– Конечно.

– Кто с тобой едет?

– Шофер да еще один для сопровождения – лейтенант. Он не из нашего отдела.

Крапивин хотел заглянуть в папку, чтобы назвать фамилию сотрудника, но Судаков жестом остановил его.

– Не стоит, я так, для порядка. Ничего подписывать не надо? – поинтересовался Николай Васильевич.

– Да нет, я сам все уладил. Вашей подписи не потребовалось.

Генерал облизал пересохшие губы и бросил взгляд на стол. Сквозь писчую бумагу угадывалось лицо дочери. Он плотно зажмурил глаза.

– Езжай, Крапивин, езжай.