Советник подбежал к императору, попытался влить ему в посиневшие губы пахучее снадобье из зелёно-стеклянной колбы.

– Зови лекаря! – крикнул Самвел, расстёгивая тяжёлый ворот на горле Октавия.

Испуганный Константин торопливо вышел в высокие двери и остановился, увидев настороженно смотрящих на него придворных. Он принял, как ему казалось, величественный вид, негромко сказал в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Императору Октавию стало дурно, пригласите лекаря, – и тут только вспомнил, как грубо кричал на него этот выскочка Самвел. Гладко выбритые по последней моде щёки Константина покрылись красными пятнами.

– Мой государь, что с Вами? – мягкий голос преданного Мидаса вернул ему некоторое спокойствие.

– Иди в тронный зал, мне надо знать всё о здоровье императора, – тихо приказал Константин, подтолкнув чернобородого грека в сторону входа, куда торопились войти придворные.

Стремительно проследовал в зал лекарь императора Лукреций с учениками и прислужниками. Перед ними расступались, переговаривались шёпотом, отчего казалось, что по мрамору ползут, шурша сухими шкурами, извивающиеся змеи. Константина передёрнуло то ли от сквозняка, то ли от напряжения ожидания чужой и желанной смерти. Он отошёл к стене, сел на каменную скамью, откинул назад голову и прикрыл глаза, прислушиваясь к шумам. Ощущение отдалённости и нереальности происходящего заполнило его, он не заметил, как прострация сменилась сном.

– Мой государь… – странно знакомым голосом звал его Вазарий, дёргая за плечо и ухмыляясь из-под встопорщенной бороды невидимым ртом.

– А?! – вцепился Константин в волосатую руку и проснулся в холодном поту. В нос ударил запах мокрой овчины.

– Это Мидас, государь, верный Мидас, – елейный голос грека помог прийти в себя после похмельного сна и вспомнить об императоре.

– Что? Что там?

– Император отошёл в лучший из миров, мой государь… – грек вытирал ладонями покрасневшие глаза. В зале звучали глухие рыдания и вопли женщин: не следовало скрывать чувство скорби по властителю, правившему почти тридцать лет. К Октавию привыкли, как к необходимому приложению к славной тысячелетней империи, перемен хотели немногие…»

– Я слышал такое выражение: «Чтоб ты жил в эпоху перемен!», – не удержался от замечания Робер, но рассказчик поднял руку, останавливая его, и продолжил.

«Виноградное вино стекало из бочек в глиняные кувшины, из них переливалось в золотые сосуды, затем наполняло драгоценные кубки и вливалось в пресыщенные рты пирующих.

– Вспомнил! Я вспомнил! – нервно смеясь, Константин расплескал весёлый напиток из своего кубка.

– Что такое, государь? – полнокровный и жизнерадостный венецианец Марчелло Болло, возлежащий ближе всех к новому императору, поднял голову, устроенную на коленях пышногрудой гречанки. – Неужели в нашем пиру чего-то не хватает? Прикажите, и всё будет доставлено!

– Он сказал: «Никогда не ссорься с Вазарием!», кто знает этого Вазария?!

– Кто сказал? – не понял Марчелло.

Император запустил в него кубок:

– Брат! Октавий, кто же ещё?! Я спрашиваю, кто знает этого Вазария?! – Константин сел, зло оглядывая пирующих.