Как ее угораздило выйти замуж за простого автослесаря, который позже создал команду по картингу, что рвала всех и в стране, и за границей, — ума не приложу. Да, он был другом ее брата, но мало ли с кем дружат братишки?

Впрочем, жили мы всегда на деньги отца и жили небедно. Автослесарь зарабатывал в разы больше, чем платили в министерстве. И рядом с ним моя мама была счастливой, хоть и отрицать это будет до последнего. Когда он ушел — все изменилось.

— Ты ушел? Платон, ты тоже ушел?!

Вопросы полны такого безграничного отчаяния и горя, что краска ударяет в лицо.

— Здесь я. Выходи, посидим.

— Ладно! — Мать открывает дверь, вытирает лицо.

Жалко ее до истеричного вопля, хоть вены себе вырви, если бы помогло. Что мы только ни делали.

— Руки помой, поужинаешь.

— Я не голодный.

— А кому я готовила?

Голода и правда нет — адреналин все еще в венах. Пытаюсь не думать о гонке хотя бы сейчас, но та сама всплывает в памяти секунда за секундой, от старта до финиша. Снова вспоминается взгляд Москвы — жадный, тот самый, что послала мне перед стартом. Она тоже хотела поставить Агаева на место. У нас с ней появился общий враг.

Забавно.

— Я смотрю, у тебя все же отличное настроение. Смолинские повадки. — Мать закатывает глаза и несется к плите. — Когда умру, меня тоже будете хоронить с песнями, плясками и заездами?

Иду за ней.

— На твоих похоронах все будут плакать, обещаю, что прослежу.

Она застывает, и я быстро добавляю:

— Да шучу я! Блин, мам, прости, но что ты в самом деле? Столько лет прошло. Агаева я сегодня поставил на место.

— Отца своего поставь хотя бы раз! Была его новая, кстати?

Она начинает шуршать по кухне. Бросаю взгляд на плиту, а там кастрюль и сковородок столько, что можно было бы накормить всю команду до отвала, еще и с собой дать. И снова мать жалко.

— Безумные. Ненормальные. Ну вот скажи, чего я тебе недодала в жизни? Секции, кружки, тренинги. Какие хочешь. Все шансы твои были. Уроки ты ни разу один не учил до пятого класса. Моталась с тобой по олимпиадам.