Он пропускает обед, и я думаю о том, что можно было бы прихватить из кафе шаурму. Хотя после вчерашнего такой жест доброй воли может быть неверно истолкован. У парня эго с небоскреб, лучше не достраивать там новых этажей. И даже крошечных скворечников, потому что на такой высоте ничто теплокровное не выживет.

Я благоразумно решаю не проявлять излишнюю инициативу, по крайней мере, пока не закончится овуляция. Или пока Смолин сам не попросит.

Впрочем, когда в пять вечера Платон Игоревич подъедает сухие крекеры, похрустывая на весь кабинет, заботливая цыганочка внутри оживает и чуть-чуть, буквально самую малость жалеет о равнодушии. Но покорно замолкает, когда босс сваливает на меня пачку документов, которые нужно проверить, и убегает тренироваться.

— Я в цех, — лжет он нам всем.

«Мы с Платоном поехали, не теряй», — тут же эсэмэской палит брата Егор.

***

До конца недели я тружусь с утра до ночи. Засыпаю мгновенно, едва голова касается подушки, глаза болят от перенапряжения. Смолин-старший тоже не сидит на месте, традиционно пропускает обеды, чтобы уйти в пять. Егор занят подготовкой к заезду, мы ограничиваемся короткими, но приветливыми переписками.

В пятницу я заканчиваю проверку смет, оставляю комментарии и отправляю Саше. Егор приглашает поехать на соревнования в Хакасию, но я отказываюсь: это немного слишком для общения с парнями, которых знаешь меньше недели. Предлагаю Дарине погулять по городу, и мы неплохо проводим время.

Вечер воскресенья посвящаю Саше. Мы обсуждаем дела, немного спорим и даже ссоримся. Он разносит сметы в пух и прах. Я не во всем согласна, хотя позиция Саши тоже понятна — он более опытный, и на нем больше ответственности. Потом думаю полночи, как сделать лучше, и засыпаю под утро.

В понедельник я приезжаю на час позже. Врываюсь со стаканчиками кофе, в глубине души надеясь, что у Смолина проснется совесть, и он выпишет единственному экологу премию за заботу об инженерах.

— Доброе утро! С началом недели! — здороваюсь с Дариной, раскладывая угощения на столе. — Нас двое? Я думала, опаздываю.

— Все в цехе, — сообщает она между прочим. — Скоро вернутся.

В этот момент в кабинет заходит ПалСаныч Рыбаков, здешний начальник, и расплывается в улыбке. Показушное добродушие мало впечатляет, я прекрасно помню, как он проехался по Смолину утром во вторник, после моих жалоб. Рыбаков прохаживается по кабинету, а потом гостеприимно открывает дверь кладовки.

— Вы извините, что мы сразу не подготовились. Ожидали, что вы предпочтете удаленную работу, как всегда было в таких случаях. Но ошибка исправлена. Прошу, Элина Станиславовна.

Я замираю. Кончики пальцев неприятно покалывает . Рыбаков смотрит пустыми глазами, не моргая. Не верю я в говорящие фамилии, такое может позволить себе только Гоголь, но здесь прямо как в «Ревизоре». ПалСаныч кивком указывает на дверь.

За которой крошечная комнатка без окон. Точно кладовка, иначе не назвать — я заглянула в один из дней, когда задержалась и уходила последней.

Вот значит что. Они все лопали мои угощения, улыбались, а сами готовили темный угол?

Стакан с кофе жжет пальцы.

Я представляю себе тайный субботник команды, на котором все вкалывают с утра до ночи, ухахатываясь и воображая, как запрут меня тут. Бросаю растерянный взгляд на Дарину — та не отрывается от мобильника.