Когда тень Джулии косо упала на его руки, он с удивлением поднял отрешенный взгляд.

— Это я, — сказала Джулия. Он уловил нотки горечи в ее голосе: она проникла во все с однообразной последовательностью. Чтобы привести его в чувства, она добавила: — Я здесь живу, припоминаешь? Пришла спросить, не хочешь ли кофе? Вот и все.

Она могла бы сказать что-нибудь другое. Это могло быть: «Можно мне войти и посидеть с тобой? После того как побудешь в доме, здесь кажется так светло и солнечно, а присутствие Джорджа и Феликса лишь обострило несчастье».

А Александр мог бы ответить: «Я бы выпил кофе. Останься здесь и выпей со мной чашечку».

Но, бережно лелея в памяти интонацию голоса Джулии и ее скрытое тенью укоряющее лицо, смотревшее на него сверху вниз, он резко ответил:

— Выпью позже. Я хочу закончить эту часть.

Джулия повернулась и медленно пошла по высокой траве.

Сами по себе это были лишь маленькие стычки, но из них складывались дни и недели, и каждая из них вколачивала клин в их отношения. Когда Джулия, глядя перед собой невидящим взглядом, направлялась к дому, она думала о том, что уже слишком поздно что-нибудь изменить. Ни один из них уже не знал, как повернуть назад и наложить невидимые искусные стежки, которыми можно было бы залатать образовавшийся разрыв. Между ними не происходило никаких бурных сцен. А лучше если бы они были, так как темпераментные люди обычно легче идут на примирение. Но вместо этого было медленное изнурение от взаимной холодности до непонимания.

Джулия подошла к тому месту, где стена дома отбрасывала длинную тень. Она могла закрыть ее лицо словно вуаль. Сдерживаемые слезы жгли глаза, но она щурилась и упрямо смотрела вперед. В конце концов, не из-за чего было плакать.

Александр уже не мог продолжать работу. Он смотрел вслед жене. Какая-то частичка его все еще восхищалась ее стройной фигурой и величественными движениями. Другую же часть его сознания терзали все те же навязчивые вопросы: что случилось с девушкой, на которой он женился, и почему эта, другая Джулия, которая выглядела все еще мучительно близкой, не могла быть счастлива здесь и сейчас? Если бы Джулия могла быть счастлива, думал он, тогда и он мог бы быть счастливым тоже. Александр считал, что понимает ее страх жить здесь после пожара, но он также был уверен, что в этом не было ничьей вины. Что случилось, то случилось, и все, что требовалось сейчас, — это работать, чтобы восстановить причиненный ущерб.

Самым же непостижимым был тот факт, что он привел Джулию в Леди-Хилл еще до пожара, задолго до него. Она, несомненно, должна была понять, что ей придется взять на себя определенные обязательства, когда она соглашалась выйти за него замуж. Тем более сейчас, когда недоразумение, раздражительность и скука, казалось, боролись в ней за право господства, Александр должен был держать себя более твердо, защищая уклад дома, который он любил, как и тех, кто принадлежал этому дому.

А как легко они, все трое, могли бы найти здесь счастье и уют! У них мог бы родиться еще и сын, ведь это так нужно для Леди-Хилла. Александр не стыдился этого заветного желания. Или еще одна девочка, похожая на Лили.

Тени северной стены дома поглотили Джулию, а также и мечты Александра о возможности иметь сына или дочь, потому что они с Джулией больше не спят вместе, хотя по-прежнему делят одну постель. Она спала с Джошем Фладом, типичным героем книжных комиксов. Гнев Александра по этому поводу уже угас, но его сменило другое, холодное, менее определенное чувство обиды. Подняв карандаш, Александр стал вертеть его меж пальцев.

Конечно, он не мог заставить Джулию хотеть того же, чего хотел сам. Он все более убеждался в том, что никто не мог принудить ее к чему бы то ни было. В этом она была похожа на Чину. А Чина давно покинула Леди-Хилл. Тягостное чувство неизбежности охватило Александра. Как бы пытаясь отогнать его, он стал внимательно разглядывать дом. Языки пламени уничтожили древние пятна желтого лишая на крыше. Когда он был ребенком, ему казалось, что они похожи на человеческий профиль. Новая крыша была яркой и голой, ее окраску не смягчила даже непогода. Но то, что она есть, уже было маленькой победой. Она защищала дом. И стены уцелели. В детстве он любил взбираться на яблони и рассматривать узоры, начертанные временем на старых кирпичах. Эти узоры все еще сохранились, как и глубокая трещина в одной из каменных перемычек окна, и бурая ржавчина, въевшаяся в железную скобу, болты которой были впаяны в металл. Так что большая часть дома устояла в огне, и скоро он увидит, как будет восстановлено остальное.

«Однако сколько еще нужно сделать!»

Эта мысль послужила как бы стимулом к работе. Александр опять склонился над клавишами. Он опустил указательный палец на среднее си, держа ноту так, что она отдавалась тихим гудением, а затем постепенно замерла.

Входя в дом, Джулия услышала плач Лили. Девочка часто просыпалась раздраженной после дневного сна. Джулия поднялась наверх и нашла ее стоящей в кроватке, вцепившейся кулачками в загородку, с покрасневшим личиком, мокрую и требовательную. Увидев мать, Лили на минутку перестала плакать, а затем заревела с удвоенной силой. Джулия подошла и взяла ее на руки. Ручки и ножки Лили напряглись, и она продолжала сохранять эту позу, когда Джулия поднесла ее к окну, пытаясь успокоить.

— Тсс… видишь птичек? Ты их разбудила. Тсс… ну, моя маленькая… посмотри-ка, видишь Феликса?

Феликс и Джордж бродили от одного крыла дома к другому. На Джордже была шляпа, в руке трость с серебряным набалдашником. «Какая чертовская показуха», — подумала Джулия. Лили заорала еще громче. Неожиданно, стоя вот так у окна, Джулия почувствовала, как будто она держит на руках какой-то мертвый груз. Мощеный двор внизу сверкал на солнце и между плитами пробивалась трава. Пусто, пустота кругом, разве что Феликс и Джордж на переднем плане, двигавшиеся туда-сюда как заводные куклы.

Джулию охватило отчаяние. Плач Лили был невыносим. Она поспешно опустила ребенка обратно в кроватку и выбежала из комнаты. Вон из этой комнаты, вниз по лестнице, из этого дома, без малейшей мысли о том, куда она бежит, сознавая лишь одно — она должна бежать.