— Там Демарат-коринфянин и Амфотер. А с ними какие-то варвары.
— Демарат? — удивился Ликомед. — Я видел его два месяца назад на Тенаре. Он появился там перед моим отъездом.
— Ты удивлён, что он здесь с македонянами? — спросил Мемнон, — я — нет. Всем известно, что Демарат — друг Филиппа.
Он вкратце пересказал соотечественнику то, что удалось узнать.
— Они собрались драться с Фокионом? — удивился Ликомед. — Тронулись умом?
— Да, я задал им тот же вопрос, — хмыкнул Мемнон.
— И… что? Что ты намерен делать?
— Ничего, — пожал плечами Мемнон, — это война не наша. И, сдаётся мне, друг мой, нас ждёт любопытное и, весьма вероятно, поучительное зрелище.
Ещё шесть дней спустя
— Они выходят, — негромко проговорил Фокион.
— Я ничего не вижу, — ответил Кефисофонт.
Он приложил ладонь к глазам козырьком, хотя солнце не мешало, вставало за спиной. Прищурился и различил движение. До противоположного берега двадцать пять стадий, и если паруса на таком расстоянии в ясный день хорошо различимы, то низкие силуэты триер без мачт уже не очень.
Триер? Мемнон говорил, что эти корабли не похожи на триеры. Это удивляло. Даже у "пурпурных" боевые корабли подобны эллинским. Хотя справедливее говорить наоборот.
Фокион глаза не напрягал. В его возрасте зрение острее вдаль. Вот читать он уже не может, вынужден просить помощи у молодых.
— Какая глупая самоуверенность, — насмешливым тоном заявил молодой человек, что стоял по правую руку от пожилого стратега.
То был Ктесипп, сын Хабрия. Фокион, в память о погибшем друге, принимал деятельное участие в судьбе его сына, брал с собой в походы, желая вырастить юношу достойным наследником отца. Однако яблоко умудрилось довольно далеко откатиться от яблони — Ктесипп отличался легкомысленным нравом и склонностью к самолюбованию. Считал себя большим знатоком военного искусства.
Фокион чуть повернул голову и искоса взглянул на юношу неодобрительным взглядом, однако ничего не возразил.
Услышав сбивчивый рассказ Аполлодора о том, что странный полуварварский флот перекрыл пролив у Лампсака, Фокион не сразу решил изменить свои планы. Ксенаг уверял, что насчитал кораблей двадцать, не больше. Стоило ли о них беспокоиться? Поначалу он решил остаться у Гераклеи. Филипп, скорее всего шёл на Херсонес с легковооружённой частью войска. Последние годы царь часто так делал, перемещался столь стремительно, что даже его собственная фаланга, выученная ходить в походы без обоза, и то за ним не поспевала. На эту манеру, кстати, обратил внимание и Демосфен и громко сетовал, что граждане афинские только и делают, что бегают за Филиппом, всегда отставая на шаг, а тот идёт, куда хочет и вертит всех на приапе даже без основного войска.
Гоплитов на триерах Фокиона было менее полутора тысяч, но с наёмниками Аполлодора, которые частью прибыли на харесовых транспортниках-гоплитогогах, а частью шли берегом, это воинство уже можно было назвать внушительным. Однако из-за поведения Хареса, который всем своим видом изображал оскорблённое достоинство, в кулак его собрать не удалось. Гоплитогоги отстали, часть наёмников изначально оказалась позади Филиппа, а Харес и вовсе болтался неизвестно где.
Впрочем, он явился к Гераклее на следующий день после возвращения к Фокиону Аполлодора и сообщил, что от Византия Одноглазый действительно ушёл, но под Перинфом осадный лагерь никуда не делся и даже не уменьшился. Разве что Деметрий с македонским недофлотом куда-то исчез.