Сверчевский представил друг другу полковника и майора.
— Майор Касея поступает в распоряжение штаба. Вы жаловались, Нарбут, не хватает карт, неточные. Майор послужит живой картой Любелыцины. За время оккупации исходил ее вдоль и поперек.
Сверчевский остановил их, уходящих, в дверях.
— Дайте товарищу Касее, — он сделал ударение на «товарищу», — «виллис», оформите приказом краткосрочный отпуск… Надеюсь, вы, майор, увидитесь не только с женой и сыном, но и кое с кем из прежних сослуживцев… У вас есть награды?
— В двадцатом году…
— Возвращайтесь, пожалуйста, при орденах. Предстоит закладка памятника в честь Красной Армии. Польские офицеры с боевыми наградами украсили бы торжество…
Он проснулся среди ночи с внезапно ясной головой.
«Чепуха, чушь сплошная. Гожусь ей в отцы. Меня эа глаза называют стариком. Верно называют… Давно не писал Нюре… Седина в голову, бес в ребро. Седина — не про меня…»
Ему стало смешно.
«На старости лет. Сдурел. Она же крутит роман с Бронеком».
Мысль об адъютанте Бронеке его успокоила, и он уснул.
Утром Бронек был откомандирован в парашютный батальон, а подофицер Влада Пехоцкая, занимавшая должность плутонового [78], прикомандирована к управлению армии.
Началось это на Украине.
Зам по тылу, заметив нерадивость генеральского повара, решил, что девушка с этими обязанностями справится лучше. Пехоцкая, наслышанная о суровом генерале, отнекивалась изо всех сил.
Генерал оказался не зверем. Усталый, пожилой человек. И беспомощный. Вечером чаю для него не вскипятят. Он не спеша чистил сапоги, но не видел, что ему дают на завтрак. Когда не было ужина, безропотно отправлялся в постель, допоздна лежа с книжкой.
Влада посмотрела, что читает генерал. На стуле, придвинутом к кровати, лежали Чехов и Лермонтов. О русской литературе у подофицера Пехоцкой представление было отдаленное. Зато она твердо знала: раз поручено, надо заботиться о генерале. Не обязательно ему вечером доедать холодные остатки от обеда.
Генерал едва замечал подофицера. Благодарил за стакан горячего чая, за свежее постельное белье. Редкие разговоры носили характер отвлеченный и поучительный: следует читать польскую и русскую классику, народная Польша даст образование и работу молодежи.
Пехоцкая уважительно слушала и дивилась: до чего мудрый человек, вот что значит долгая жизнь. Она внимала его советам.
Однажды ночью он вышел покурить. В проходной комнате сидела Пехоцкая. На ней была не гимнастерка, а белая блузка. Белая, белейшая, невиданной белизны…
На следующий день ни с того ни с сего он расшумелся на командирском совещании; ему надоели «плятерувны». («Плятерувнами» называли бойцов женского батальона имени Эмилии Плятер, но Сверчевский имел в виду вообще всех связисток, медсестер, писарей.) Это что за солдаты — гимнастерки не сходятся. Он выразительно показал, где не сходятся.