В интервью с так называемым «другом семьи» рассказывалась совсем другая история. Сквозили прозрачные намеки на психические расстройства и несчастные судьбы. Судя по общему тону статьи, Росситеры не были счастливы, несмотря на все свои деньги. Я оторвал взгляд от газеты. Керник пристально наблюдал за мной. Я встал, собрался. Пошел в душ. Стоял неподвижно под обжигающей водой, пока то ли Керник, то ли его напарница не забарабанили в дверь ванной.
12
Мы припарковались за квартал от управления и оставшуюся часть пути шли пешком. На подходе к зданию я понял почему. Десятки журналюг и папарацци выкрикивали вопросы и фотографировали всех, кто проходил мимо. Слышались одни и те же слова:
Секс?
Наркотики?
Самоубийство?
Мы вошли с южного входа. Прежде я не боялся сюда заходить. Сотрудники сновали по коридорам, прижимая к уху мобильники. Повсюду трезвонили телефоны. Из каждой двери выходили люди в мундирах, метались по коридорам и этажам. Меня сопроводили в лифт и повезли на четвертый этаж. В кабинет Паррса. Никого не волновало, узнают меня или нет. Пока мы шли через приемную, задерганная секретарша ответила на три звонка. Детектив Керник подвел меня к двери кабинета и постучал.
– Входите, – ответили оттуда.
Керник открыл дверь.
– Уэйтс, – сказал он, пропуская меня вперед.
Паррс сидел за столом, спиной к окну. Казалось, он еще сильнее исхудал. Заострившийся подбородок напоминал наконечник стрелы. Два телефона перед Паррсом мигали индикаторами звонков на всех линиях.
– Спасибо, – бросил он Кернику.
Тот вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.
Напротив Паррса сидел Дэвид Росситер. Отекшее от бессонницы лицо, мятый костюм, верхняя пуговица рубашки расстегнута. Было странно видеть его без галстука.
При виде меня Росситер ушел в дальний конец комнаты и встал в углу, спиной ко всем. Даже в скорби он как-то выделялся на фоне всех остальных. Он горбился, стараясь казаться ниже ростом. Сознательно уменьшал себя. Однако я уже знал, что он настолько сжился с образом политика, что вряд ли сейчас намеренно играл на публику.
На третьем стуле сидел незнакомый мне человек лет тридцати пяти, с официальным, невозмутимым выражением лица, характерным для первоклассных адвокатов. Он был старше меня, но почему-то выглядел моложе. Ни кругов под глазами, ни морщин. Аккуратная стрижка. Такие всю жизнь ложатся спать в девять часов вечера. Рядом с ним я чувствовал себя жалким и заморенным.
Паррс посмотрел на меня воспаленными красными глазами.
– Садись, – велел он.
Я сел. Ни Росситер, ни незнакомец даже не взглянули в мою сторону.
– Рассказывай, что произошло.