10

Белый шум. Шорохи и глухое шипение полицейской рации.

– Эйдан.

Кто-то выкликал мое имя, но мне совершенно не хотелось признаваться, что это я. Меня куда-то несли. Может, Изабель чувствовала то же самое? Может, когда мы ее обнаружили, она была еще жива и постепенно перенастраивалась на другую частоту?

Гудение помех.

Оно заполняло сознание, а потом наконец превратилось в писк радиоприемника, ищущего волну. Я очнулся в суматошной белизне Королевской лечебницы.

Голова раскалывалась.

У кровати стоял суперинтендант Паррс с посеревшим лицом. Красные, воспаленные глаза уставились в стену. Он скользнул взглядом по мне, заметил, что я очнулся, отдал кому-то какой-то приказ и снова отвел глаза. В углу палаты, обхватив себя за плечи, стоял патрульный, который меня задержал. Из его ноздрей торчала вата – похоже, я разбил ему нос. По выражению лица патрульного было понятно, что он нечеловеческими усилиями сдерживает свое желание меня придушить.

Он буравил меня взглядом.

Потом, исполняя приказ Паррса, отступил от стены, повернулся и, все так же держась за бока, вышел из палаты. Больше он не появлялся.

Вскоре в палату заглянул молодой врач-азиат. Он прошествовал к моей кровати легким шагом человека, который любит свою работу и уверен в завтрашнем дне. Он лучился обаянием и улыбался, сверкая белоснежными, словно нарочно отбеленными зубами.

– Шумно тут у вас, – пожаловался я ему.

Он бесцеремонно посветил мне фонариком в глаза, показал средний палец и спросил, сколько пальцев я вижу.

– Один. Тот самый.

– Все нормально, – бодро констатировал врач, резко повернулся и ушел.

Паррс хмуро посмотрел на меня:

– Ничего рассказать не хочешь, сынок?