Энергетический пузырь вокруг них гудел и рокотал жизнью. Птицы, которые не существуют за пределами леса, хлопали над головой крыльями. Где-то рядом по камням бежала вода. Деревья были большие и старые, покрыты мхом и лишайниками. Возможно, это было потому, что Блу знала, что лес был живым, но она считала, что лес мудр. Даже если она позволяла блуждать своему разуму, уносясь достаточно далеко, то всё равно могла почти чувствовать слушающий её лес. Это было сложно объяснить; вроде чувства, когда чья-то рука парит над вашей кожей, но не касается её.

Адам как-то сказал:

— Мы должны заслужить доверие Энергетического пузыря, прежде чем идти в пещеру.

Блу не понимала, что это означало для Адама, быть так связанным с лесом, обещать быть его руками и глазами. Она подозревала, что иногда Адам и сам не понимал. Но благодаря его совету группа возвращалась в лес снова и снова, гуляя между деревьями, тщательно исследуя, ничего не беря. Гуляя вокруг пещеры, которая, возможно, удерживала обоих, Глендовера... и Мору.

Мама.

В записке, что она оставила больше месяца назад, не указывалось, когда она намеревалась вернуться. В ней не указывалось, намерена ли она вообще возвращаться. Поэтому невозможно было сказать, ушла ли она от того, что попала в беду, или от того, что не хотела возвращаться домой. Разве матери других людей исчезают в пещерах под землёй во время их кризиса среднего возраста?

— Я не сплю, — произнёс Ноа Жерни. Он был мёртв, вероятно, поэтому и не спал. - Так что, должно быть, это реальность.

Реальность, но их реальность, только их.

В течение ещё нескольких минут, часов или дней (сколько времени прошло?) они бездельничали.

Немного в стороне от группы младший брат Ронана, Меттью, болтал с их матерью, Авророй, обрадованной этому визиту. Оба они были златокудрыми и ангелоподобными, оба походили на созданий, выдуманных этим местом. Блу очень хотелось ненавидеть Аврору из-за её происхождения (в прямом смысле пригреженная своим мужем) и из-за того, что она являлась сосредоточением внимания, а по интеллектуальному уровню не превосходила щенка. Но правда была в том, что она была бесконечно доброй и оптимистичной, такой же навязчиво прекрасной, как её младший сын.

Она бы не отказалась от своей дочери прямо перед выпускным годом.

Больше всего в бешенство приводило то, что Блу не знала, должна ли она испытывать от исчезновения Моры беспокойство или гнев. Она отчаянно разрывалась между тем и другим, иногда перегорая и не чувствуя вообще ничего.

Как она могла со мной сейчас так поступить?

Блу легла щекой на булыжник, покрытый теплым мхом, стараясь утихомирить свои мысли и направить их в приятное русло. Та же способность, что усиливала ясновидение, усиливала необыкновенную магию Энергетического пузыря, и ей не хотелось становиться причиной ещё одного землетрясения или начала панического массового бегства.

Вместо этого она начала беседу с деревьями.

Она подумала о птичьих трелях — подумала или пожелала, или очень захотела, или пригрезила. Это была мысль, которая уводила её в сторону, дверь, что осталась приоткрытой в подсознание. Ей всё легче становилось говорить, когда она делала это как следует.

У неё над головой пропела странная птица, высоко и фальшиво.

Она подумала-пожелала-очень захотела-пригрезила шелест листьев.

Над головой деревья зашикали листьями, образуя расплывчатые нашёптанные слова. Avide audimus[1].

Она подумала о весеннем цветке. Лилии, синей, как её имя.