— Не сомневаюсь, — кивнул он и, подмигнув, продолжил: — Но не по части выпивки.

— Я серьезно!

И все-таки это было искупление грехов. Что ж, способ он выбрал достойный, а главное действенный. Пристать с извинениями к человеку, когда он не может убежать, куда более эффективная тактика, чем обыкновенное преследование.

— А тебе, конечно, все равно, как мы живем.

— За то, что у нас все отлично, — и поднял свою стопку в воздух.

Но, конечно, вешала.

— Поцелуй меня, быстро!

— Предлагаешь продолжить в том же ключе? — указала я на свой бокал.

Единственная лампочка, которой меня обеспечили, висела над свободным пространством у входа, и я, подумав, приволокла под нее стоящий около стены стол, чтобы было удобнее вытаскивать коробки. Я знала, что дело было давним, но в системе расстановки коробок пришлось разбираться. Потратив на ковыряние в документах не меньше часа, я обнаружила приблизительное время, когда случился прецедент. Но у меня на подходе было восемь наиболее подходящих по датам коробок и, видимо, вся ночь. Оставалось надеяться, что ни Гордеев, ни сортировщики бумаг ничего не напутали.

И стрельнула глазами в сторону компании Бесхребетного. Парни меня еще не увидели.

— Саф, — вдруг позвал меня Ванька. — Знаешь, у меня никогда не было ни братьев, ни сестер, но я всегда хотел, чтобы рядом был человек, который поймет причины моего поведения, протеста. А у вас такая сильная связь. Нечасто встретишь, и…

И тут я задумалась.

Сегодня на работу я уехала на такси — испугалась идти с полной сумкой денег по своему дурному району. Был вариант перевести сумму со счета на счет, но из-за пятипроцентной комиссии меня задушила жаба. Теперь же, отдав все накопления кассиру, я чувствовала себя почти счастливой и свободной, как птица. Все-таки в нашей стране деньги — груз. Не знаешь, что с ними сделать: то ли перевести в валюту, то ли положить в банк под процент, чтобы не потерять все нажитое непосильным трудом при очередном дефолте.

Держаться стоило. Он еще не коснулся моих губ, а я уже передумала, потому что понимала: я слишком неопытна в этом вопросе, чтобы не разочаровать. Да и представляя себе поцелуи Ваньки, я думала не о пьяной прогулке по улице и притворстве с целью что-то кому-то доказать. И тем не менее не отстранилась. Я просто не смогла. Соблазн взял верх, и я, широко распахнув глаза, наблюдала, как приближается его лицо к моему. Видимо, Ванька и сам понимал, насколько странным является для меня все происходящее, он коснулся моих губ осторожно, медленно, и я запоздало приоткрыла рот, с трудом вспоминая, что со мной уже происходило нечто подобное. Хороша ли была я? Не знаю, когда-то давно меня этот вопрос не волновал вовсе, не то что теперь. Я со второй попытки опасливо закрыла глаза и сделала ход со своей стороны: коснулась его губ языком. Это было слишком дерзко, однако после такого Ванька перестал осторожничать, и поцелуй превратился в настоящий. Секундное привыкание, а затем я подхватила заданный ритм движений и наклонов головы. Ощущений было масса, сначала мною владело любопытство, но в какой-то момент разум все-таки поплыл, и реальность завертелась, и я перестала осознавать, что все это игра на публику. Я стояла на цыпочках, обвив руками шею парня, в которого была влюблена, и наслаждалась его прикосновениями. Мне все казалось реальным. Мне казалось, что этот вечер изменил что-то и для Ваньки тоже, сделал нас ближе. Я хотела, чтобы это было правдой. Я хотела продолжения.

— Ты говорил об этом Николаю Давыдовичу?

— Нормально, — поправила я, запомнившая разговор от и до.

Мы встретились глазами, и будто невидимая, гипнотическая ниточка протянулась, как вдруг Ванька моргнул, разрывая ее, улыбнулся и уселся на стул. А я попыталась унять участившееся сердцебиение. Это было очень странное чувство, куда более волнующее, чем глупая безответная влюбленность, давно уже погасшая. В его поведении мне почудилось большее. Возможно, знак.

— Хорошо.

— Вроде того, — отмахнулась. Объясняться времени не было, а солгать Ваньке в глаза оказалось сложно, хоть это и выставило бы меня чуть более роковой, чем я являлась на самом деле. — Ну так что, поцелуешь?

Он выглядел по-настоящему грустным, и отчего-то совсем по-новому на меня смотрел. Я не понимала этого, ведь, казалось, совершенно ничего не изменилось. Я все еще была той же самой задиристой Сафри, продолбившей десять этажей вверх из курьерской службы прямо в приемную Николая Давыдовича.