— Запишите, — Гильермо кивнул, насколько позволял воротник с очередными булавками. — Пожалуйста, в точности, как я описал.

— Твой протеже еще интереснее, чем я думал. Так небрежно отмести основные каноны и традиции… причем с безупречной мотивировкой.

— Мы с ним еще вернемся к этому вопросу, — Александр Морхауз откинул назад голову, сложил пальцы, сомкнув самые кончики, «домиком».

— Скоро Святой Престол наконец-то обретет нового Верховного Первосвященника. Воистину, то будет славный день для всего христианства, — проскрипел старый кардинал-диакон, словно и не заметил пронизывающего взгляда Морхауза. Уголино склонил голову еще ниже, что в сочетании с общей сгорбленностью смотрелось как переламывание пополам.

— И мы знаем, кто станет у него за правым плечом, наставляя и уберегая… от поспешных и ошибочных решений, не так ли? — с едва уловимой иронией уточнил ди Конти.

— Да, это так. Гильермо слишком неопытен… пока. Какое-то время ему понадобится определенное наставничество. Мудрый совет сведущего человека, — Морхауз говорил тихо, но твердо, не считая нужным в чем либо оправдываться. Но осадок все равно остался, словно ди Конти укорил его за что-то недостойное.

— Да-да, понимаю, — тихий голос Уголино таил хорошо скрытую насмешку, вроде и нет ее, но все равно чувствуется нечто.

— Вы что-то хотели, друг мой? — раздраженный Морхауз выразился крайне официально и строго.

— Нет, ничего особенного, — быстро сказал ди Конти. — Считайте это просто дружеским, ни к чему не обязывающим визитом.

— Как пожелаете, — согласился Морхауз, выпрямляясь еще сильнее. — К слову, коли мы встретились, кажется, пора обсудить вопрос… компенсации ваших трудов. Кризис преодолен, не соблаговолите ли назвать цену своего участия? Как договаривались — без торга post factum.

— Нет, не соблаговолю, — усмехнулся кардинал Уголино.

— Как это понимать? — нахмурился кардинал-вице-канцлер.

— После долгих раздумий я пришел к выводу, что дело сие было в высшей степени богоугодно и принять за него вознаграждение — грех. Не ради мирских наград, но во имя веры трудились мы неустанно. Кстати, — деловито добавил ди Конти. — Я впечатлен. Ты очень эффектно отыграл партию и вернул своего Иону из утробы кита. В Дашуре пересматриваются правила ношения оружия. Совет фундаторов намерен запретить все, кроме пистолетов и револьверов. Во избежание.

— Дела Дашура пусть остаются в Дашуре, — Морхауз был раздражен и теперь не считал нужным скрывать это. — Уточним, ты отказываешься от вознаграждения за то, что помог мне добиться перевеса и провести кандидатуру Гильермо?

— Сама истина речет устами твоими, брат мой.

Морхауз смотрел на ди Конти сверху вниз, превосходя согбенного старика по росту раза в полтора. Но почему-то не чувствовал этого превосходства.

— Почему? — отрывисто бросил Александр. Он никак не мог избавиться от скверного ощущения, что старый прощелыга ди Конти видит нечто такое, что скрыто от взора самого кардинала-вице-канцлера. И втихую смеется над всемогущим Морхаузом, который теперь был, безусловно, самым влиятельным человеком во всей Церкви.

— Скажем так… — голос Уголино шелестел тихо и бесплотно, как полет осеннего листа на ветру или легкий шаг кота на охоте — Я уже слишком стар. Мирская награда ценна, однако привлекает меня куда меньше, чем полвека назад. Теперь я нахожу удовольствие в событиях и людях, которые ими движут. Эпопея с Гильермо началась скверно. Однако в конечном итоге оказалась… великолепна и доставила мне огромное удовольствие, как стороннему наблюдателю. Таким образом, я полагаю, мы в расчете.

— И это все? — еще более мрачно вопросил Морхауз.

— О, нет, — седой старичок улыбнулся в белоснежную бороду и прищурился так, что глаза его совсем укрылись в сетке морщинок. — Я рассчитываю на продолжение игры и надеюсь, что Господь наш милосердный продлит мои годы настолько, чтобы я смог насладиться кульминацией.