У мужской части человечества таких проблем нет по факту исторического развития человечества. Бороться с фактом исторического развития – удел немногих, и кому это интересно, те этим и занимаются, бога ради. Мне это неинтересно. Мне кажется интересным и очень важным ответить на вопросы: существует ли такая ценность для человека, как его собственная жизнь? До какой степени жизнь отдельного человека принадлежит ему самому? Где должен брать силы, энергию и уверенность в своем праве человек, озаботившийся самой главной ценностью, которая есть у него, – своей жизнью во всем ее разнообразии и объеме?
Осложняется и обостряется ситуация тем, что история человеческой культуры и социальная история человечества не слишком богаты размышлениями об особенностях решения этих задач женщиной. Формально, конечно, все в порядке, а вот практически… Практически это чаще всего звучит так: ты погоди, мы сейчас тут все устроим, как-то вопросы решим, а ты давай, вписывайся. Да, мы понимаем, что ты тоже участвуешь в социальной жизни, в создании материальных и интеллектуальных продуктов и благ цивилизации, но не забывай, уважаемая, что главная твоя роль все-таки – рожать детей. Главный смысл твоего существования – продолжение рода – никуда не делся, и поэтому мы в большей или меньшей степени создадим тебе комфорт и цивилизацию, а ты давай продолжай-ка нам род…
Сильная я
Иммануил Кант писал: «Две вещи на свете наполняют мою душу священным трепетом: звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас».
Я думаю, что мало у кого вызовет возражение утверждение, что человечество превращает мир, в котором живет, во все более комфортный и технически оснащенный. Но одновременно, вопреки мечтаниям идеалистов, комфорт и блага цивилизации совершенно не влияют на уровень человечности. Надежда на то, что с повышением качества жизни синхронно будет повышаться градус душевности, искренности и доброжелательности людей не оправдалась.
Эмоциональные связи рвутся, испортилось устройство, при котором загоралась в человеке красная тревожная кнопка – действие опасно, граница, за которой можно перестать быть человеком, близко. Загадочное такое устройство, не всегда удобное, тревожное. Называется «душа». А обнаруживает она себя как неподдающийся рациональному объяснению, но существующий нравственный закон, а иногда просто предстает под бытовым названием «совесть». Именно благодаря этому устройству и только ему, человек интуитивно и безошибочно воспринимает то или иное действие как человеческое или нечеловеческое.
«Не по-человечески». Не по-человечески бросать стариков, не по-человечески обижать детей, не по-человечески отрывать детей от родителей. У детей ведь не спрашивают. То, что дети плачут, орут и кричат, требуют маму, означает, что это неправильное воспитание. А то, что мамы бьются в истерике, и рыдают, и на коленях просят не отбирать детей, еще больше подтверждает, что машина права. Разве может машина доверить выращивание своих новых винтиков столь неуравновешенным и ненадежным особям, только потому, что они называются мамами? Разум, как известно, без чувства – мертв. А это даже не победа разума над чувством, это победа здравомыслия и расчета, причем расчета сиюминутного и недальновидного.
Идея ювенальной юстиции меня устрашает, потому что если ребенок, которого мама наказала за что-либо или шлепнула за то, что он не почистил зубы или не сделал уроки, или повысила на него голос за то, что он разбросал свои игрушки, звонит по известному ему телефону и говорит, что его обижают, ребенка мгновенно забирают у матери. То, что ребенок назавтра начинает орать, плакать и кричать, что он хочет к маме, уже не имеет никакого значения. Ему очень быстро находят чужую семью. Какая, собственно, разница?
Да, это очень серьезная тенденция, существующая в европейском направлении воспитания. И потом начинается то, что начинается. Стариков органично сдают в дома престарелых, даже уже не сдают, они сами понимают, что, как только социум перестает их востребовать, они уйдут в дома престарелых, никакой связи поколений нет. Собственно говоря, рвется связь времен, рвутся эмоциональные связи, рвется связь homo sapiens с человеком.
Лишая человека возможности удовлетворить потребность в эмоциональном контакте, отвергая значимость эмоциональных связей, душевной привязанности, принадлежности к родственному ему миру, традициям, рациональный мир близок к тому, чтобы обогнать мир науки в создании столь вожделенных роботов – функциональных и предсказуемых, поддающихся исчислению и на уровне мыслей, и на уровне поведения. Куда там передовым японским технологиям и пресловутой Кремниевой долине.
Рациональное мышление в гордыне своей пытается разрушить некие основы человека, которые по природе своей рациональному анализу пока не предназначены. Я очень надеюсь на то, что большая часть человечества – это не стареющая и не сходящая с ума Европа. Но и у нас, так любящих кичиться своей душевностью, врачам рекомендовано мониторить детей: если у вас ребеночек часто болеет, значит, болезненный ребеночек, вы плохой родитель, надо присмотреть за вами, а может быть, и забрать у вас деточку. У вас с утра ребенок плакал, вы кричали, что надо чистить зубы, – сосед звонит и сообщает, что там ребенку плохо, у вас надо забрать ребенка.
Было все это уже в истории человечества, было. В разных формах, но с одинаковыми целями. И инквизиция была, и фашизм, и дети, доносящие на родителей и отрекающиеся от них. И интернаты, где детей воспитают, конечно, правильнее, чем матери и отцы, у которых, конечно же, нет педагогического образования.
Человечество постоянно проверяют на человечность, и мы все труднее проходим эту проверку. Какое отношение имеет эта малоприятная сторона жизни человечества к нашей теме? А самое прямое. Она связана с утратой женщиной своего, присущего только ей, способа реализации в мире людей.
В органах опеки работают в основном женщины, которые приходят и отбирают детей, потому что, видите ли, семья живет бедно или бабушка старая, ребенка надо отдать в детдом. Про детдома, особенно в нашей стране, все всё понимают и знают. Я не рассуждаю о том, как работник опеки выполняет свою работу, я говорю о том, что за человек женщина, которая на эту работу пошла. Потому что иллюзия того, что она идет на работу, где помогает спасать детей, заканчивается на третьей семье. Даже мамку-пьяницу в детском доме дети вспоминают с нежностью и любовью. И отбирать ребенка у матери можно только в случае прямой угрозы его жизни. Помогите этой матери прийти в себя. Дайте ей срок полгода, не лишайте никаких прав. Если она еще живая, то полгода достаточно, чтобы найти работу, перестать пить, отмыть квартиру… Пусть она будет бедненькая, пусть у нее будет небольшая зарплата, пусть она будет дворничихой на три ставки работать, какая разница, – его вернут.
Присоединиться к такому подходу может или женщина, у которой связь с природой абсолютно оборвана, и она потеряла способность чувствовать разницу между живым и мертвым, то есть женщина, вставшая на сторону социальной системы и утвердившаяся в ней, заплатив своей природой, или стерва, которая знает про свою природу, но использует ее для социальной успешности, рискуя потерять душу.
Велика плата социума за желание как можно больше унифицировать подходы к живому, жизненные технологии, способы существования людей. Это, конечно, удобный такой конвейер.
Никакой социум, самый благополучный, не в состоянии заниматься отдельным человеком. Он для этого не предназначен.
А человек – предназначен. И поэтому еще и еще раз возвращаюсь к одной мысли: спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
Обретение смысла и ценности отдельной своей жизни – это дело отдельного человека.
И опираясь на все, что мы уже говорили о женщине как факте реальности, природы и социума, я предлагаю женщинам альтернативный способ социальной реализации. Ответственность за сохранение человечности.