— Да вы-то мне кто?! — рассмеялась Та́нюшка. — Свекор, что ли?
— Покамест нет. Но, даст бог, буду.
— Ой, дядя Семен, уморил! — Она распахнула курточку, помахала полами: становилось жарко. — Ваш Пашенька уже всех перебрал, все ему не под лицо. На городскую, видно, целит.
— Коль свои носами крутют, — Семен повернулся к нормировщику. — Вот, Вася, как нынче получается. Если красивая девка какая, дак обязательно вертлява, либо без уважительности. Раньше не таки были.
— Что в женской красоте хорошего, — сказал Вася. — Одна иллюзия.
Та́нюшка напомнила:
— Дядя Семен, мы очень торопимся.
Тот сунул руку в карман ватника, загремел ключами.
— Эх, язви вас, с вашей запряжкой. Ни буден тебе, ни праздников… — сделал вялую попытку встать, оторваться от бруса, но не смог, а может быть, просто не захотел. — Э, у меня, Танька, парализация нижних конечностей наступила, — сказал он. — Васю лучше попроси. Он в молодости грамотен по лошадиной части был, ух, грамотющий мужик.
Шапка его при этом снова упала до самых глаз. Та́нюшка обернулась, подергала Бабкина за прорезиненный горячий от солнца рукав.
— Василий Ильич, миленький, запрягите, а?
На клиновидном, гладко выскобленном лице Бабкина проступило удовлетворение похвалой, тут же сменившееся выражением суровой озабоченности.
— Жалко, нынче кони сошли со сцены, а то бы я… — Он с достоинством поднялся. — Ну пошли, молодежь, тряхну стариной, так уж и быть… Сема, где ключи-то от хомутной?
— Ты в самом деле хочешь со мной в Глушинку съездить? — спросил Митя, когда они, выехав из ворот конного двора, потихоньку, через колдобины и лужи, выбрались на главную улицу поселка.
— А как же? Ведь про твое деревенское детство я на ходу сочинила. Вроде как поручилась.
— Думаешь, я с одной лошадиной силой не справлюсь?
— Может, и нет…
— Да в моем танке их триста!
— Триста, а через овраг сел, — уязвила его Та́нюшка и засмеялась необидно. — Ну ка держи руль одной лошадиной силы!
Она протянула ему ременные вожжи, и он растерянно задергал ими, отчего жеребец недовольно выгнул из-за дуги шею, посмотрел на Митю выпуклым глазом. Корзина ходка, сплетенная из прутьев, круто покачнулась, притиснув их друг к другу, и они, борясь с чувством неловкости, охватившей вдруг обоих, замолчали.