Охочие люди так и не смогли захватить Эшнунну. Мне сказали, что просто не успели до моего возвращения, но, как я догадался по многим признакам, начиная с упаднического настроения в их рядах, шансов на победу не было. Оставленный с ними Эрибам обзывал добровольцев всякими нехорошими словами за нежелание идти на штурм. Точнее, они сходили пару раз, получили по самое не балуй и сосредоточились на поиске легкой поживы. Эшнуннцы дрались отчаянно, понимая, что их ждет в случае поражения. Лучше уж погибнуть в бою.

— Иди к своим согражданам и расскажи им, что я вместе с их энси Энтеной и лугалем Игмилем победил гутиев и пришел сюда, чтобы по воле богов наказать жрецов, — предложил я Эрибаму. — Только жрецов и больше никого. Если горожане выдадут мне тех, кто, забыв заветы богов, покусился на власть энси, их ставленника на земле, и отдадут все сокровища храмов, я не буду захватывать город, уведу свою армию в Лагаш, а в Эшнунне оставлю заложников-гутиев, и тогда горцы больше не будут нападать на вас. Храмовые земли будут розданы воинам, как в Лагаше, а остальные проданы любому, кто сможет купить. Купцы будут работать только на себя, и все долги храмам будут прощены. Если решат не выполнять волю богов, я захвачу город и накажу всех богохульников. Расправа будет жестокой. Скажи им это так, чтобы слышало как можно больше горожан. Дай время на раздумье до следующего полудня. После полудня переговоры закончатся. Дальше будут говорить копья, кинжалы и луки.

— Я знаю, что и как им сказать. Не сомневайся, я уговорю их, — пообещал он.

Эрибам ушел к главным городским воротам и проторчал там с час. Что он говорил горожанам, я не стал выяснять. Он — лицо заинтересованное в том, чтобы эшнуннцы сдались мне. Вернувшись в лагерь, Эрибам долго обсуждал что-то с Игмилем.

Лугаль Эшнунны пришел ко мне и сообщил:

— Ночью мы должны встретиться кое с кем. Нам надо, чтобы никто не мешал и не нападал на город, если откроют ворота.

— Если я отведу людей ото всех ворот, это покажется подозрительным. Выбери одни, я поставлю возле них надежных воинов, которые не будут совать нос в ваши дела, — предложил я.

Так мы и сделали. Я долго не мог заснуть ночью, бродил с малой охраной по лагерю, в том числе и неподалеку от тех ворот, и видел возле них темные тени, двигавшиеся и от города, и к городу. Видимо, мое предложение оказалось заманчивым для эшнуннских воинов. На их месте я тоже предпочел бы участок земли вместо гибели за жрецов. Тем более, что и боги советуют поступить так.

Утром ворота открылись и из города вывели тридцать одного жреца со связанными за спиной руками. Были они все немолоды, самому младшему за сорок, что по нынешним меркам пожилой человек. Все босые, и выбритые головы не покрыты шапочками. Одетый головной убор у шумерских жрецов обозначает исполнение обязанностей. То есть, они сейчас, так сказать, не при делах. Их подвели ко мне и стоящим рядом со мной Энтену, Игмилю и Эрибаму, заставили опуститься на колени. Этих троих прямо таки распирает от удовлетворенной мести.

Лугаль Эшнунны подошел к верховному жрецу храма Тишпака, дряхлому старику, согбенному, с кожей морщинистой и густо покрытой темно-коричневыми пигментными пятнами, схватил его за седую бороду и, дергая за нее, сказал со злобной радость:

— Ты не забыл свои обещания, старый козел?! Или напомнить?!… По глазам вижу, что не забыл! А помнишь, что я тебе тогда сказал?!… Вижу, что память у тебя хорошая, не по годам! Оказалось, что врал ты про волю богов! Не на твоей они стороне!… Больше ничего не хочешь мне сказать?

Старик решил промолчать. Тем более, что Игмиль тянул за бороду так, что нижняя челюсть отвисла, слова не вымолвишь.

— Оставь его, — сказал я лугалю Эшнунны. — Ему скоро в путь, в подземное царство шагать, пусть соберется с силами.

Тот плюнул старику в лицо, после чего отпустил бороду.

Я махнул рукой, и всех жрецов подняли на ноги и повели к виселицам — четырем столбам, вкопанным в землю в ряд и соединенным сверху перекладинами. Столбы вкопали на разную глубину, получилось немного кривовато, но так не на века же делали. Заготовку для этого приспособления привезли из земли гутиев, соорудили на рассвете, когда стало ясно, что шоу состоится при любой погоде. У шумеров не принято вешать преступников. Наверное, из-за того, что мало дерева. Предпочитают топить, благо водоемов здесь много, или убивать дубинкой из твердого дерева. Среди них есть мастера, которые одним ударом раскалывают голову, как переспелый арбуз. К тому же, при повешенье расслабляются мышцы и опорожняется всё, что они сдерживали. Зрелище не из самых приятных, особенно, если человек голый. Именно такими и повесили жрецов. Их рубахи из голубой льняной ткани пошли в уплату палачам. Дольше всех отплясывал джигу с петлей на шее верховный жрец храма Тишпака. Его душа цепко держалась за одряхлевшее тело, не хотела расставаться с ним. Один из палачей схватил старика за ноги и повис на них, сократив мучения.

За казнью наблюдали не только мои воины, но и жители Эшнунны. Они стояли молча на городских стенах. Может быть, ждали, что грянет гром, сверкнет молния и поразит палачей — боги заступятся за жрецов, ведь те всю жизнь внушали мирянам, что доят их не по своей воле. Чуда не случилось. До атеизма эшнуннцы вряд ли додумались, но поверили в то, что боги явно не на стороне жрецов.

— Назначь свою жену верховным жрецом храма Тишпака, пока Энтена не женится, а потом передай этот пост его жене, — посоветовал я Игмилю.

— Вот я как раз и хотел поговорить с тобой по поводу его женитьбы, — произнес он. — Я слышал, у тебя дочь есть. Было бы неплохо поженить их.

— Она еще маленькая, — возразил я, — рано ей о замужестве думать.

— Так и Энтена еще слишком молод, мы подождем, пока подрастут, — сказал Игмиль. — Лишь бы уговор был.