3

У меня были кое-какие подозрения по поводу эпохи, в какой оказался, но реальность превзошла мои самые смелые ожидания. Поселение, которое я бы назвал большой деревней, располагалось на пологом длинном холме на берегу реки и рядом с морем и издали походило на те, что я видел в глухих провинциях, особенно горных, в разных частях света в двадцать первом веке. Да, обнесено высокой стеной из камня. Может, не разрушили ее, чтобы привлекать туристов. Вот только встреченная нами повозка, которую тянул в сторону поселения длиннорогий вол, если и была из двадцать первого века, то разве что двадцать первого века до нашей эры. Все четыре колеса были сплошные и не окованные железом. Четыре обычных круга, отпиленных от ствола дерева, в которых в центре просверлили отверстие для оси. Концы осей и колеса вокруг отверстий были черного цвета, в дегте, наверное, который абсолютно не мешал скрипеть так пронзительно, словно обязаны были во что бы то ни стало удивить меня. Куда это меня занесло?! Это что, светлое будущее или темное прошлое?!

Пастух вряд ли даст мне ответ. Как и возница — похожий на него мужчина лет тридцати пяти, у которого борода была заплетена в несколько коротких тонких косичек, завязанных грязными веревочками. Аборигены, оглядываясь на меня, обменялись несколькими фразами, после чего пастух сел рядом возницей. Повозка везла шесть толстых бревен длиной метра два с половиной каждое, сложенных пирамидой — внизу три самых толстых, во втором ряду два потоньше, а сверху самое тонкое — и прихваченных сверху двумя, как мне показалось, просмоленными веревками. Я положил сзади на повозку между бортом и пирамидой спасательный жилет. Вроде бы не тяжелый, но за час, что мы шли, начал оттягивать руку. Возница посматривал при этом на меня с опаской, пока пастух не успокоил его. Наверное, пообещал защитить с помощью копья, если что.

Крепостные стены высотой метра четыре были сложены из камня-известняка и кусков кораллового рифа разного размера. Что было под рукой, тот и клали, заполняя щели раствором. По такой стене я залезу без всяких вспомогательных приспособлений. Сторожевой ход защищала снаружи стенка высотой по пояс аборигену, который стоял там. До мерлонов или зубцов, видимо, не додумались. Прямоугольный вход высотой метра два с половиной и шириной в полтора находился в башне, примерно на метр выступающей из стены и на столько же превышающий ее, и открывался-закрывался поднимаемой с помощью лебедки заслонкой гильотинного типа, сколоченной из толстых досок, вроде бы дубовых. Боковые стенки ее ходили в пазах, сделанных в башне. Сейчас заслонка находилась в верхнем положении, часть ее выглядывала над башней. Такая закрывается намного быстрее, чем ворота, и вышибить ее труднее. Надеюсь, надежно застопорена, не сорвется именно в тот момент, когда я буду проходить под ней. Впрочем, пока что было не ясно, пустят меня в поселение или нет.

Ворота охраняли три воина в чем-то типа жилетов из дубленой кожи, надетых на голое тело, и набедренных повязках черного цвета и длиной до коленей, вооруженные щитами и копьями, как у пастухов, и кинжалами или длинными ножами с костяными рукоятками в простых и прямых деревянных ножнах, которые были заткнуты за пояс под углом, чтобы не мешали сидеть. Все трое расположились в тени от башни на толстом бревне, отполированном сверху до блеска. Копья и щиты были прислонены к стене башни за их спинами. Кожа у стражников вроде бы светлее, волосы прямые, головы как бы приплюснутые и носы сильнее выпирают. Скорее всего, другой национальности, чем пастухи. Как и положено воинам, они, пользуясь мирной обстановкой, накапливали энергию для будущих сражений — сидели практически неподвижно. Завидев меня, долго молча пялились, затем обменялись парой фраз, дружно встали и разобрали копья и щиты. Роста стражники были такого же, как пастухи, но плотнее и шире. Может быть, питались лучше.

Сопровождавший меня пастух спрыгнул с повозки и скороговоркой изложил стражникам, как догадываюсь, информацию обо мне. Судя по жестам, рассказал и о том, как легко я разогнал их, не став убивать. Стражники переводили взгляд с пастуха на меня и вроде бы не хотели верить услышанному.

Я стоял у повозки, забрав с нее спасательный жилет, чтобы прикрыться в случае чего и не оставить его врагу, если придется быстро отступить. Острой необходимости заходить в это поселение у меня не было. Пойду дальше по берегу, найду следующее. Может, там примут поласковее. Живности по пути видел много, с голоду не умру. Единственное, чего мне не хватало, это огниво — кремень и кресало. Методом трения добывать огонь слишком долго, даже если использовать лук, вставив палочку в петлю вспомогательной тетивы, что резко увеличивает скорость вращения.

Стражники переговорили между собой и послали пастуха в поселение. Как догадываюсь, чтобы повторил всё начальству. Повозка поехала вслед за ним, на нее даже внимания не обратили. Стражники смотрели на меня с неподдельным интересом и опаской.

Я постарался посмотреть на себя их глазами, вспомнив реалии шестого и более поздних веков, когда человека встречали и провожали исключительно по одежке. Одет я необычно и, по их меркам, богато. По крайней мере, столько яркой одежды, обувь и перстень с драгоценным камнем на пальце в шестом веке мог себе позволить только состоятельный человек. Я вооружен. Наверняка и здесь существует деление на три касты: воюющие, молящиеся и работающие. То есть, я из высшей касты. Пусть ножны и сабли, и кинжала простенькие, но изготовлены из металла в восемнадцатом веке и покрыты блестящим черным лаком. Простой воин в их селении не смог бы себе позволить такое оружие. Судя по рассказу пастуха, владею я им на хорошем уровне. Слабый воин в той ситуации не стал бы церемониться, убил бы сразу. Плюс властный взгляд и привычка командовать, которые въелись в меня, не вытравишь уже. Итого: перед ними знатный богатый умелый воин-командир, который в силу непредвиденных обстоятельств оказался в этих краях. Его можно убить и ограбить, вероятно, понеся при этом потери, или проявить гостеприимство, что, вероятно, повлечет за собой мою благодарность. В мире, где все враги, лишних друзей не бывает, впрочем, как и лишнего оружия. Принятие такого решения было не их уровнем, поэтому и вызвали начальство.

Стоять на солнце было жарковато, и я перешел в тень у стены по другую сторону от входа, где бросил на землю спасательный жилет и сел на него, повернув ножны сабли так, чтобы рукоять смотрела вправо, в сторону стражников, которые были от меня метрах в шести. В таком положении я смогу быстро вынуть саблю и отразить нападение. Козырек кепи опустил ниже, чтобы скрывал мои глаза. Пусть не знают, куда я смотрю. Это избавит их от желания напасть внезапно.

Ждать пришлось минут пятнадцать. За это время из поселения выходили люди, в основном детвора, и, остановившись за спинами стражников, разглядывали меня, обмениваясь репликами, вызывавшими у них смех. Наверное, впервые видят такого забавного чужеземца. Маленькие дети были голые, у чуть постарше стыд прикрывала полоска ткани, висевшая на шнурке, завязанном на талии, а подростки носили набедренные повязки, более короткие, чем у взрослых. Наблюдал я за детворой периферийным зрением, делая вид, что не вижу и не слышу их. Помнил, что у некоторых азиатских народов посторонним людям запрещено дотрагиваться до детей и даже пялиться, чтобы не сглазили.

4

Командир гарнизона прибыл в сопровождение пяти воинов. Он был лет сорока пяти, с такой же более светлой кожей и прямыми каштановыми волосами, наполовину седыми, зачесанными назад и перехваченными красной узкой ленточкой в конский хвост, с прямым горизонтальным шрамом на лбу, словно собирались сделать трепанацию черепа и передумали, густой бородой, заплетенной в десяток тонких косичек, перевязанных темно-красными нитями, толще своих подчиненных, носил набедренную повязку темно-красного цвета и кожаный жилет-панцирь с оплечьями. Копье и щит ему, видимо, не полагались по уставу. Кинжал висел на кожаном ремне слева, был длиннее, чем у рядовых, костяная рукоятка заканчивалась бронзовым кольцом, а ножны из черного дерева имели серебряные кольца-скрепы. Не могу объяснить, как, но я сразу догадался, что он не знатный человек, выслужился из солдат. Скорее всего, военный комендант поселения, назначенный сюда за боевые заслуги.

Он внимательно посмотрел на меня, вставшего и поднявшего свернутый спасательный жилет, выпачканный с одной стороны рыжеватой пылью. Я встретился с его взглядом. Смотрел в карие глаза без страха и без агрессии, как человек, который привык, что все знают, кто он такой, и подчиняются ему. Я вспомнил и повторил жест индейцев, свидетельствующий о мирных намерениях: приложил правую руку к сердцу, а потом отвел право на уровень плеча, повернув к аборигенам безоружной открытой ладонью. Комендант кивнул, сообщая, что понял смысл моих жестов, тоже приложил правую руку к сердцу, а потом показал ей на вход в поселение.

Проход был короткий, но в нем все-таки было легкое эхо наших шагов. Комендант шел рядом со мной, слева. Сопровождавшие его солдаты шли за нами. За воротами начиналась улица со средней шириной метра три, потому что то расширялась, то сужалась, а в дальнем конце поворачивала вправо и скрывалась за домами. Дома по обе ее стороны были из известняка, одноэтажные, впритык друг к другу, с плоскими крышами, без окон и вроде бы без дворов, вход прямо с улицы. У некоторых тонкие двери на кожаных петлях были открыты внутрь, а кое у кого вход просто завешен куском плотной грубой ткани, что говорило об отсутствии воров. По улице бегали куры, которые были мельче, чем американские или европейские, и несколько черно-белых поросят с более длинными туловищами, чем я привык видеть. На эту улицу выходили переулки, кривые и узкие, повозка протиснется с трудом. Ребятня, завидев нас, поднимала крик и пристраивалась к колоне зевак, сопровождавших нас от ворот, а взрослые замирали и молча и с наивной простотой разглядывали меня. Подозреваю, что сегодня им будет, о чем поговорить перед сном.

Улица вывела нас на площадь в форме кривой трапеции, южную часть которой занимало здание раза в два выше и шире тех, что видел раньше, построенное на фундаменте с метр высотой, на который вели четыре ступеньки, и по бокам от него два дома немного пониже и поуже. Стены первого в нескольких местах были сложены из камней темно-серого и красноватого цвета, образуя незамысловатые орнаменты в виде мифического существа с серым толстым телом и красной головой с рогами, похожей на бычью. Вход был широкий, могли одновременно войти двое, и без дверей и даже занавески. Я решил, что это храм местного божества. Дома по бокам от него украшений не имели. Вход в них был обычный и закрытый толстыми деревянными дверьми. В дверь дома справа от храма и зашел я вслед за комендантом.

Я ошибался, подумав, что у домов нет дворов. Ввело в заблуждение продолжение крыши, которое было навесом над частью двора у входа. В дом вел узкий коридор, в котором был вход в комнаты, завешенный куском материи, сейчас поднятой и зацепленной за колышек, благодаря чему было видно, что внутри: два деревянных ложа и, видимо, широкий ларь, застеленные овечьими шкурами. Вся мебель была очень низкой, словно бы для детей. В дальней стене был ход еще в одну комнату. Окон не было даже в стенах, выходящих во двор. Зато в коридоре была деревянная загородка, в которой стояли два копья бронзовыми остриями вверх, куда зашедший вслед за мной мужчина лет двадцати, как догадываюсь, сын коменданта, поставили и свое, а на колышек, вбитый в стену, повесил щит рядом с висевшим там другим. Поскольку было еще несколько свободных колышков, я отцепил от портупеи саблю и повесил на одни из них, на второй — колчан со стрелами, налучь и сумку, на третий — китель и кепи, потому что в них было жарковато, а на два, расположенных на одном уровне, положил лук, чтобы досыхал. Больше свободных колышек не было, поэтому спасательный жилет поставил рядом с копьями. Мое хозяйское поведение в чужом доме возмущения вроде бы не вызвало. Комендант и его сын подождали, когда я закончу, и прошли во двор, а по нему в ту часть под навесом, где стоял прямоугольный стол и шесть табуреток: по одной у коротких сторон и по две у длинных. Дальше под навесом сидели две женщины, старая и молодая, и пряли шерсть, используя веретена. Рядом с каждой был воткнут шест с нацепленной на него куделью, которую женщины вытягивали в нить на палочку, оттянутую в остриё вверху и утолщенную внизу, где для утяжеления веретена и удержания пряжи на нем был добавлен костяной круг с отверстием — пряслице. Точно такие я видел в крестьянских домах в Византии и средневековой Западной Европе. Обе женщины в просторных, изготовленных из шерстяной ткани рубахах с короткими рукавами и длиной до колена, перевязанных красными лентами на уровне солнечного сплетения. Прямые волосы, причем у младшей были темно-русые, заплетены в косы, уложенные узлом на затылке. Босые. Никаких украшений и косметики, но лица показались мне ухоженными, особенно у молодой. Рядом с ними в корзине, выстеленной овчиной, спал голый грудной ребенок. Еще двое голых детей, мальчики, играли во что-то в дальнем конце двора, где была каменная отгородка, из-за которой прилетали приглушенные сортирные ароматы. Там, где заканчивался навес, располагался открытый очаг, издававший запах гари. Рядом с ним лежал кучкой сухой хворост.

Я поздоровался с женщинами почему-то на арабском языке, хотя уже сделал вывод, что его не понимают. Наверное, все еще надеялся, что меня занесло не очень далеко по времени. Они ответили на своем и вернулись к работе, но, уверен, следили за мной очень внимательно, чтобы потом пересказать товаркам. У женщин периферийное зрение развито лучше, чем у тех, на кого они охотятся, и именно для того, чтобы охота была удачной.

Отец занял место у ближней короткой стороны стола, сын сел справа от него, а мне предложили место слева, спиной к очагу и женщинам. Глава семейства что-то сказал им, и младшая ушла в дом.

Я ткнул пальцем себя в грудь и представился: