***

Я люблю тебя.

Я люблю тебя.

Люблю больше всего на свете, так чисто, так преданно, так верно, так пылко, насколько горячо моё сердце. Я люблю тебя так, что стану твоими крыльями, глазами, ногами, ушами. Я стану для тебя всем и подниму тебя к небесам, и научу летать.

Я люблю тебя больше смерти.

Моё чувство сильнее смерти, поэтому, где бы ты ни был, моя любовь будет оберегать тебя.

Как жизнь превращается в смерть, так из смерти рождается жизнь.

***

Снег засыпал её холодное тело. Ветер бился о её волосы, ставшие проволоками-сосульками. Её грудь уже давно перестала подниматься, а сердце застыло и превратилось в лёд. Она давно превратилась в мертвеца. Она умерла так тихо, насколько могла, что её кончину никто не заметил.

Та, что шла рядом со мной, вела, толкала и держала. Та, что накрывала своим телом. Та, что пела мне и говорила, улыбалась. Я не видел этого. Я не слышал этого. Я не пытался понять. Не хотел, не считал нужным. И теперь её улыбка, её слёзы, её воспоминания растворились бесследно на мёртвом обездвиженном лице. И больше не ощутить её рук, только тронешь – рассыплются на ледяные кристаллики.

Я не узнаю даже её имя. Я даже не смогу его забыть, потому что никогда не помнил и не знал.

И единственное о ней воспоминание – её жёсткое изуродованное лицо и та песня. Безумный дурак!

– Нет ни клочка земли, где ждут меня. 

В лабиринте не слышны голоса, только мой и мой. 

Может, не нужна мне эта жизнь

И этот шанс, чтобы дышать… каждый день. Человек, это твои слова, твои! –

говорю, шепчу, лихорадочно прижимаясь к трупу. Всё вокруг нас замерло: перестал идти снег, выть ветер, плыть облака. Как замерла моя бездна, как она сузилась от осознания того, что единственное живое существо умерло, а ты даже не узнал об этом. Я познал муку страшнее того, как тебе вырывает крылья собственный отец. Я познал, какого потерять того, кого не ценил, даже в краткий срок, отведённый на жизнь человеку. В лицемерии, в осознании своего превосходства, в гневе на медлительность и слабость я оказался глух и слеп к истине. Я пожалел. Мне стало страшно оставаться одному. Мне стало больно слышать своё дыхание, как надрываюсь, как дрожу, как шепчу прорезывавшимся голосом песню вновь и вновь. Меня отравляло это объятие. Я держал её, обездвиженную статую, и чёрные слёзы капали вниз и стекали в снег, прожигая его.

И чернота была вечная, как кровь. Как цвет моей бездны.

Находился в странной агонии, дышал с трудом, не замечал, что происходит вокруг нас будучи погружённым в свой кошмар.

Пальцы ломали остатки её ледяной одежды, бессознательно, искрились, впитывали токи вакуума, по венам бурлила божественная кровь воина, глаза чернели в жестокости и ненависти, лицо отражало и скорбь, и муку, и жалость к человеку, и отвращение к себе. Я пожелал закончить эту игру. Я воззвал к своей потухшей воли, собрал её в бездне и приказал ей держать меня в живых, в уме и желании отомстить за себя, за бессмысленную смерть человека, за свои крылья и за свой род.