– А теперь вас от этого избавили. – Он улыбнулся и сразу же словно скинул много лет, в противовес этим его странного цвета глазам и черно-бурой серебристой шевелюре. – Знаете, подождите меня здесь, а я пойду разыщу маму и попробую ввести ее в курс дела. Хотите кофе или чего-нибудь в этом роде?

– Только если это вас не затруднит.

– Не затруднит. Я скажу Петтиферу. – Он вышел, а потом, снова приоткрыв дверь, сказал: – Располагайтесь как дома.

Дверь мягко захлопнулась, и он исчез.

Петтифер. «Петтифер тоже раньше служил на флоте, он был отцовским лакеем и иногда водил машину. А миссис Петтифер стряпала» – так рассказывала мама. А Джосс сказал, что миссис Петтифер умерла. А давным-давно Лайза с братом сидели у нее на кухне и она угощала их гренками с маслом. Она задергивала шторы, и ни мрак, ни дождь за окном не пугали детей. Они были в безопасности, и их любили.

Оставшись одна, я внимательнее оглядела комнату. В застекленном шкафу стояли восточные безделушки и среди них маленькие фигурки из нефрита, и я подумала, уж не о них ли говорила мне мама. Я озиралась в надежде с той же легкостью отыскать и венецианское зеркало, и бюро-давенпорт, но тут мое внимание переключилось на картину над камином, и я подошла к ней, забыв об остальном.

Это был портрет девушки, одетой по моде начала 30-х годов, стройной, плоскогрудой, в белом прямом платье; темные, коротко остриженные волосы очаровательно и непредумышленно открывали взору длинную гибкую шею. На картине она сидела на высоком табурете, держа в руках розу на длинном стебле, но лица ее не было видно, так как она отвернулась от художника и смотрела в невидимое окно на льющиеся оттуда солнечные лучи. Она вся была розовая и золотистая, и солнце просвечивало сквозь тонкую ткань белого платья девушки. Картина завораживала.

Позади меня внезапно распахнулась дверь. Я испуганно повернула голову навстречу входившему в комнату высокому старику. Он был величествен, лыс и, кажется, сутуловат. Ступал он очень осторожно. На нем были очки без оправы, полосатая рубашка со старомодным твердым воротничком, а поверх нее – сине-белый мясницкий фартук.

– Это вы молодая леди, которая ждет кофе?

Голос у него был низкий и грустный, и все это вместе с хмурой его манерой делало его похожим на почтенного гробовщика.

– Да, пожалуйста, если вам не трудно.

– С молоком и сахаром?

– Без сахара. Но с молоком. Я любовалась портретом.

– Да. Очень приятный портрет. Он называется «Дама с розой».

– Но лица не видно.

– Да, не видно.

– Это мой… это мистер Бейлис написал портрет?

– О да, портрет выставлялся в Академии, его можно было продать сотни раз, но командир ни за что не желал расстаться с ним. – Говоря это, старик аккуратно снял очки и теперь внимательно меня рассматривал. Глаза его были бледными, выцветшими. Он сказал: – Когда вы заговорили, вы на секунду кое-кого мне напомнили. Но вы молоды, а она теперь уже немолода. И волосы у нее были черные, как перья у дрозда. Так всегда говорила миссис Петтифер: черные, как перья у дрозда.

– Вам Элиот ничего не сказал? – спросила я.

– Чего мне не сказал мистер Элиот?