9. 

  Мать Джерри умерла весной. В ночь ее смерти все были около нее: отец, кто-то из близких и сам Джерри. После ее возвращения из больницы они приходили и уходили, сменяя друг друга, и так целую неделю – изнуренные и подавленные печалью. Госпитализация ничего больше не дала, и она умирала дома. Она очень любила свой дом, у нее в голове всегда были какие-нибудь идеи: наклеить обои, повесить картину, выточить для стола и стульев в салоне изящные ножки. «Дай мне бог двенадцать таких плотников, как она, я открою маленькую фабрику, на чем сделаю миллионы», - шутил отец. Она была тяжело больна. Джерри видел, как болезнь иссушала ее, как она слабла у всех на глазах, как гримаса ужаса все сильнее искажала ее лицо. Когда для него это становилось невыносимо, он прятался в спальне, стыдясь своих слабостей и избегая отца. Он хотел быть сильнее его, всегда держать себя под контролем, глубоко тая горе и печаль.

   После того, как мать, наконец, умерла – внезапно, в половину четвертого по полудню, во сне, беззвучно, Джерри потом стоял у ее гроба в тихом бешенстве. Ему пришлось преодолевать ярость и огненный гнев, сжигающий его изнутри. Болезнь уничтожила ее, и он был зол на свою неспособность что-либо с этим сделать, чтобы защитить ее. И был зол так глубоко и остро, что это вывело его из скорби. Ему хотелось кричать на весь этот мир, взывая против ее смерти, перевернуть вверх тормашками все дома, расколоть на кусочки весь земной шар, вырывать с корнями деревья. Он пытался мысленно разбудить ее в темноте, представляя себе, как она лежит в морге. Даже уже не она, а внезапно охладевшая бледная плоть. Все те ужасные дни отец был словно чужим. Он был похож на лунатика или марионетку, управляемую невидимыми нитями. Джерри чувствовал беспомощность и опустошение – все съежилось у него внутри. Даже на кладбище они с отцом стояли каждый сам по себе. Между ними была громадная дистанция. Несмотря на то, что были рядом, они стояли не соприкасаясь. И когда процессия закончилась, и все стали расходиться, Джерри вдруг оказался в объятиях отца, его лицо прижалось к отцовской груди, пахнущей сигаретным табаком и мятой, от отца всегда так пахло. На кладбище, обнявшись в молчаливой скорби по невосполнимой потере, они оба плакали. Джерри не знал, где его собственные слезы, а где отца. Они рыдали безо всякого стеснения и стыда. Впоследствии шли вместе, держась за руки, к ожидающей их машине. Огненный узел гнева был распутан, и Джерри почувствовал, как все самое худшее осталось где-то позади, но над ним еще долго будет нависать тяжесть безмолвной пустоты, которая, быть может, никогда ничем так и не заполнится.

  Впоследствии этой пустотой стала рутина, разделяемая им и отцом: рутина его школьных дней, похожих один на другой, и рутина бесконечных будней отца. Они, наверное, навсегда завязли в ней. Отец продал дом, и они переселились в садовый домик, где по углам не таились напоминания об ушедшей матери. Джерри большую часть лета провел в Канаде, на ферме у далекой кузины. Ему пришлось много помогать по хозяйству, что способствовало развитию его тела для успешного поступления в «Тринити» и для дальнейших занятий футболом. В этом маленьком канадском поселке родилась мать. И ему было приятно прогуливаться по узким брусчатым улочкам, где когда-то ребенком гуляла она сама. Когда в конце августа он вернулся в Новую Англию, то их вдвоем с отцом снова засосала скучная и нудная рутина. Работа и школа. И футбол: размеченное поле, ушибы и синяки, чумазые руки и сбитые колени, трава и песок во рту. Джерри казалось, что принадлежит совсем не себе, а всему, от чего он все время так зависит. И иногда он удивлялся, когда принадлежностью всего этого был еще и его отец.

  Он подумал об этом в тот момент, когда пришел из школы, и увидел отца, дремлющего на софе в каморке, служившей ему спальней. Его руки были сложены на груди. Джерри бесшумно двигался по дому, не желая разбудить спящую фигуру. Отец был аптекарем и работал в разные смены в нескольких аптеках в этого города. Он работал также и по ночам, ломая себе сон. В результате, у него выработалась привычка ложиться, чтобы подремать, где только была возможность расслабиться. Желудок Джерри ныл от голода, но он сидел тихо напротив отца и ждал, когда тот проснется. Он сильно устал после тренировки от постоянных побоев, без конца получаемых его телом, от разочарования в себе и потери надежды на то, что его допустят к играм за пределами тренировок, к комбинированию пассов. Он устал от сарказма тренера и от затяжной сентябрьской жары.

  Он смотрел на спящего отца. Его лицо расслабилось в дремоте, все линии и формы, огрубевшие с возрастом, растворились и были не так определенны. Он вспомнил, как кто-то говорил о том, что люди, долгое время живущие вместе, со временем начинают походить друг на друга. Сощурив глаза, присмотрелся, в поиске каких-либо общих черт в их лицах – матери и отца. И тут же мука ее утери возвратилась, как и изжога у него желудке, и он испугался, что от голода упадет в обморок. Через какой-то кошмарный трафарет попробовал наложить рисунок лица матери на лицо отца, отголосок ее сладкого голоса прозвучал у него в ушах, и он снова мысленно прошел через весь тот ужас видения ее в гробу.