- Не пройдешь.

- Пройду.

- А я говорю, не пройдешь! - Баламут грохнул чаркой о столешницу так, что хмель плеснул через край. Взметнулись белесые клочки пены, с шипеньем опали.

Шестерня набычился. Собеседник смотрит с насмешкой, губы глумливо растянуты, в глазах издевка. Лицо колеблется, искажаясь, словно клубы подгоревшего масла, плывет. И ведь не просто так - от неуважения! Так бы и врезать по ехидной харе, чтоб поумерить пыл, да только приятелей за подобное не бьют. Но ведь как хочется-то, а! И кулаки зудятся - мочи нет. Может приложить того, что за соседним столиком? Ишь глаза выкатил. Или другого, что справа, нагло повернулся спиной.

Сурово подвигав бровями, Шестерня глубоко вздохнул, сказал сумрачно:

- Ладно. Пустой разговор.

Баламут улыбнулся шире, хмыкнул:

- Оно и ясно. Потому как не пройдешь. Рад бы, да силенок не хватит.

Глядя, как товарищ приложился к чарке, отчего кадык задергался вверх-вниз, Шестерня с досадой произнес:

- Вбить бы тебе кубок в глотку, чтоб впредь неповадно было.

Баламут отставил чарку, промокнув рот рукавам, бросил:

- Вбить всякий сможет. Ты б лучше слова делом доказал.

Шестерня грохнул кулаком, так что расставленные по столу опустевшие горшочки из-под хмеля жалобно зазвенели, рявкнул:

- Слово пещерника - кремень. В доказательствах не нуждается. Секиру Прародителя мне в печень!

Баламут хитро прищурился. Рука потянулась за пазуху, вернулась. Кулак грохнул по столу, раскрылся. Понизив голос, он заговорщицки произнес:

- Кремень зубилом правится. Ставлю, что не пройдешь!

Шестерня застыл, заворожено глядя на ладонь товарища. Прозрачный, словно слеза девушки, с золотистыми вкраплениями кристалл искреца. Редкостной чистоты. Да какой здоровенный! Рука невольно потянулась, но пальцы сжались, исчезли, унося красоту. Вместо камня вновь выплыла опостылевшая рожа.