– Да под Мехино он, командир отряда, – быстро ответил Вахид. – Абдулла Бекаев, спросишь там любого, тебе каждый скажет…
– Понял, спасибо, – поблагодарил я. – Сейчас пойду в гарем, поинтересуюсь, правду ли ты мне сказал. – Я встал и направился к выходу, фиксируя краем глаза реакцию пленника.
– Пожалуйста, – равнодушно согласился Вахид. – Мне нет смысла тебя обманывать.
– Хорошо, я так поверю тебе, – великодушно изрек я и, возвратившись на исходное положение, забрал с полки фото жены, упрятал его в сумку и, тяжело вздохнув, уставился на Вахида.
Похлопав ресницами, пленник обеспокоился под моим взглядом и замер – по всей видимости, в его развитой черепной коробке стремительно проистекал мыслительный процесс. Вахид пошевелил губами и вдруг, нахмурившись сурово, созрел.
– Так, так, так, так, – скороговоркой пробормотал он. – Так, так, та-а-а-ак… Ее взяли в рейде – сняли с автобуса. Разве крутая будет ездить на рейсовом автобусе?! Угу… угу… Так сказал Али, а он врать не будет… Угу… А потом – Али говорил, что она под уколом бредила – все звала своего мужа-спецназовца, чтобы он забрал ее и пристрелил всех подряд… Али врать не будет…
Муж, значит, у нее спецназовец… Значит… Значит, ты… А?! – Вахид умолк и с ужасом уставился на меня.
– Она правду говорила, – признался я. – И действительно, Али тебе никогда не соврет, упокой, Аллах, его душу…
– Значит, ты ее муж, – тихо прошептал Вахид. – Ты тот самый спецназовец. И ты не собираешься меня связывать покрепче – сейчас ты убьешь меня. – Пленник вдруг резко подался от меня и набрал в легкие воздух, чтобы заорать, – я легонько надавил ему на голову и погрузил с макушкой под ватерлинию. Дергался Вахид очень пластично – он извивался как змея и умудрился лягнуть меня связанными ногами в бок. Подержав его секунд 20, я убрал руку.
– Ах! Ах! Ах! – ударно задышал пленник, выныривая на поверхность, и вдруг злобно крикнул: – Я ее во всех позах драл! Ты понял, муж?! Пусть ты меня утопишь, но знай: я ее и в рот, и в жопу… – Бульк! Я опять надавил на голову «злыдня писюкастого» и спустя десять секунд отпустил. Пока он заглатывал воздух, я счел нужным сообщить:
– Твою жену зовут Айсет, мой дорогой.
– Я ее и в рот… – начал было «злыдень», отдышавшись, но тут же осекся (дошло). – При чем здесь моя жена? – поинтересовался он потухшим голосом. – Откуда ты знаешь ее имя?!
– Она живет в доме твоих родителей, Вахид, – продолжил я торжественно и печально, пристально глядя в глаза своему визави. – И у нее на попке – на правой ягодичке – такой круглый шрамик. На ощупь как большой твердый сосок… Она мне сказала, что как-то раз лежала в больнице и сестра, ставя ей укол, сломала иглу – пришлось вырезать… – Я на пару секунд прервался.
Глаза Вахида округлились, на лице застыла немая маска отчаяния.
– Нет, нет, нет, – тихо прошептал он и помотал головой. – Нет…
– Да, да, Вахид, – опроверг его я. – Именно так. А еще, когда она кончает, то начинает подвывать. Тихонько так, как волчонок, и впивается зубами в плечи, – я опять замолчал. Губы Вахида мелко задрожали, лицо его исказила страшная гримаса. – Так кусается, сучка! – восхищенно воскликнул я и взялся за ворот своего костюма. – Тебе показать следы ее зубов, а, Вахид?
– Ты врешь! – взвизгнул Вахид чуть не плача. – Все врешь! Моя жена не могла! Она мусульманка… Она, она…
– Нет, не вру, – прервал я его. – Теперь мы с тобой родственники, Вахид, – ты трахал мою жену, а я твою… Но ты сейчас умрешь, зная об этом, а я поеду к Абдулле, убью его и заберу свою жену. До встречи в аду, Вахид. – Отвернувшись, я нажал на голову пленника и держал его до тех пор, пока не прекратились конвульсии…
ГЛАВА 19
…Лица пацанов, стоящих на маленьком каменистом пятачке, не выражают никаких эмоций. Они провели три недели в зиндане – яме, прикрытой сверху сваренной крестом арматурой, питались помоями и вынуждены были ходить под себя. Любой человек, пробыв в таких условиях даже самый непродолжительный срок, будет воспринимать окружающую действительность как кошмарный сон, и окончание этого сна вызовет у него лишь облегчение. В течение трех недель пленных частенько доставали из ямы и отрабатывали на них удары – любой «дух», приняв на грудь граммов триста, мог подойти к зиндану, перекинуться с часовым парой фраз и беспрепятственно реализовать свое стремление совершенствоваться в рукопашке.