– Вашим поведением, вашим отношением к учебе и к учителям. Ты думаешь, что все мы такие плохие и не из-за чего мучаем всех вас всякими интегралами и логарифмами за копейки? Думаешь, что мы нищенствуем и сразу же продадимся за деньги такому, как ты? Нет, у нас тоже есть принципы, поэтому на это я не соглашусь никогда, – отчитала мажора Екатерина Викторовна, а Вершинин делал вид, что слушает учителя. – Если у тебя все, то будь добр – уходи. Надо было ходить на уроки, делать домашние и контрольные, получать хоть какие-то оценки. Было бы старание – была бы и тройка.
Она бы продолжила перечислять список всех дел, которые Вершинин не соизволил выполнить в школе и в том числе на ее предмете (математика, кстати, единственный предмет, где у Вершинина не стояло оценки), но он перебил ее:
– Значит, говорите, – решил зайти с другой стороны Леша, – у вас принципы? – хитро поинтересовался он, готовясь предъявить свой следующий козырь.
– Да, – твердо ответила ему преподавательница. – И ради такого бездельника и двоечника, я не буду их нарушать, не буду рисковать своим местом, – уперлась Щедрова.
Вершинин будто продолжил ее фразу, коварно улыбнувшись:
– Тем более, оно на волоске висит.
– Ты о чем?
«Ага! Попалась, невинная моя», – мысленно торжествовал Алексей. Пункт с деньгами не прошел, и тогда ставка поднялась, напряжение нарастало, Леха задействовал следующий вариант – шантаж! Подобная игра заводила Алексея.
Екатерина Викторовна все отлично поняла, буквально обомлев от фразы одиннадцатиклассника. Она заключила, что наглый, хитрый и предусмотрительный Вершинин действует весьма серьезно – он не настроен уходить без положительной оценки по математике и намерен во что бы то ни стало ее добиться. Однако совесть, принципы и неподкупность останавливали Екатерину Викторовну пойти у него на поводу. Она и тут хотела раз и навсегда научить его уважению и прилежанию, но Леша все знал и без нее – он был не промах. Так что же возьмет верх: честность и неподкупность или излишняя самоуверенность, коррупция и наглость?
Леша терял терпение – все чаще проскакивало нахальство:
– Не умеете вы врать, Екатерина Викторовна! Все вы прекрасно понимаете! – раскусил ее мажор. – Вот мой козырь номер два! Я мог бы с превеликим удовольствием раскопать на вас какой-нибудь компромат вдобавок к вашему выговору за унижение и оскорбление учеников. Ох, я, кажется, задел вас за живое, – Вершинин ходил вокруг нее и всматривался в ее стыдливо опущенные за очками глаза. – А, может, они все врут?! Вы же такой хороший преподаватель: принципиальный, правильный, без изъянов. Ай-ай-ай, как же они могли так сделать, так подумать о вас? Ой-ой-ой, – качал головой Леха. Он продолжил паясничать, но его тон стал серьезнее. – А я ведь найду кучу людей, недовольных вами и вашими методами преподавания, и предъявлю их показания в качестве неоспоримого доказательства того, что вы ведете себя с учениками недостойно, – Вершинин уселся на подоконник и плюнул в открытое окно. – А ведь вы отлично осведомлены, как этого не любит, просто на дух не переносит Емельян Николаевич… и некоторые родители тоже. А там и до увольнения недалеко. К тому же, выговор уже есть. Вам волчьего билета захотелось?
Щедрова старалась держать себя в руках. Леша же развязывался все больше, чувствуя свое преимущество.
– Не смейте! Прекратите это, Вершинин! У вас ничего не выйдет, – жестко, но с ноткой волнения в голосе говорила математичка.
– Вы так считаете? Я же думаю иначе. Скажите и вы, – разжигал конфликт Вершинин, – почему бы не сознаться во всех своих грешках, пока не поздно? Дети, детишки… Они же такие милые, но иногда они превращаются в тупых чудовищ, которые не могут, не способны, не хотят решать уравнения, учить теоремы и всю эту никому не нужную муру! Тогда так и хочется, так и тянет накричать на них, выгнать, дать по башке, обозвать, задеть, унизить!
Екатерина Викторовна поспешила перебить его:
– Я поговорила, – спокойно говорила она, – с родителями, написавшими на меня жалобу. Мы все выяснили, – было заметно, что она нервничает, прерывается, проглатывает слюну после каждого слова. – Это было недоразумение.
– А я и тогда не остановлюсь, – вспылил Вершинин, стукнув по столу. – Поговорю с людьми, найдется много желающих, и жалоба будет не одна. Две, три, девять, десять… Да сколько хотите!
– Твое бы усердие да в нужное русло…
– Вы почти испортили мне жизнь – я уж точно испорчу ее вам.
– Даже не смей этого делать, Вершинин. Тебе никто не поверит.