Наконец-то в пяти шагах от себя я увидел прильнувшего к дереву хунхуза. Он сидел на корточках спиной ко мне и напряжённо вглядывался в сторону условной тропы. Я вынул нож и, поудобнее перехватив рукоятку, направился к часовому. Мои шаги были до того бесшумны, что их мог слышать разве только Господь Бог.

Во всяком случае, если он их даже и слышал, то басурманину об этом ничего не сказал. И я, благополучно преодолев разделявшее нас расстояние, оказался у него за спиной. А дальше всё как на учебных занятиях по обезвреживанию вражеского часового.

Левая рука зажимает рот и слегка вздёргивает голову противника вверх, а правая при помощи ножа перехватывает горло до самого позвоночника. Такие раны не лечатся. Кровь, при помощи ужасного отверстия, вырвалась на свободу. Теперь её не сдерживали решётки телесной тюрьмы, и она стала обильно перекрашивать окружающую листву в алый цвет. Я осторожно опустил мёртвое тело на землю и поднял глаза. Вот это сюрприз! И как я его проморгал?

В нескольких шагах от меня, в ужасе вытаращив свои раскосые глаза так, что они стали круглыми, на меня смотрел совсем молоденький китайчонок. При этом он шарил рукой по земле, пытаясь поднять винтовку, которая почему-то всё время падала.

Глядя ему прямо в глаза, я поднёс указательный палец левой руки к губам. Но эффект получился совершенно противоположный. Увидев мою красную от крови руку, китайчонок побледнел и попытался крикнуть, даже успел открыть рот. Лучше бы он этого не делал. Расстояние было мизерным для того, чтобы я мог промахнуться. И я не промахнулся. Мой нож, отбросив от лезвия солнечные лучи, вошёл в грудь незадачливого часового. Вероятнее всего, что он попал куда надо, точно в сердце, потому что молодой хунхуз повалился на землю, так и не успев издать предсмертного крика.

Помня о неожиданном сюрпризе, я внимательно огляделся по сторонам. Вокруг было тихо, если не брать в расчёт пернатых обитателей тайги. Они продолжали весело чирикать на разные лады. Проблемы и смертельные страсти двуногих пришельцев их совершенно не волновали.

Я негромко свистнул. Шагах в двадцати от меня раздался ответный свист, а через минуту ко мне подошёл и сам Степан.

— Ну, ты даёшь, — только и смог вымолвить он, глядя на результаты моей работы. — Дак где ты, говоришь, служил?

— В лейб-гвардии десантно-гренадёрском полку.

— А десантно, это как?

— Это диверсии в тылу противника. То бишь партизанская война с причинением врагу наибольшего урона с наименьшими потерями, — выдал я.

— Ну вот, а еще от охфицерства своего отказываешься, — хмыкнул Степан. — Мне таких мудрёных словов ни в жизнь не выговорить.

— Да ладно, проехали, — прервал я казака.

Но не скрою, его похвала была мне приятна.

— Дак ты и на Кавказе, значит, воевал? — не обратил внимания на мои слова Степан.

— Да пришлось немного.

— То-то я и смотрю, что ты выи нехристям режешь, как магометанин какой-то. Небось, там наловчился?

— Не скажу, что мне это нравится, но «духи» действительно любят головы православным отрезать. Скажу больше, у них это самое любимое развлечение в свободное от работы время. Да и на работе то же. Ведь основная их работа — это разбой.

Выслушав мой ответ, Степан удовлетворённо махнул головой и произнёс: — Трохвеи опосля определим, а пока остальных надо порешить.

— Если живы останемся, — поправил я Степана.