— Трусишка зайка серенький! — пропела она, когда отец вдруг замер, как статуя.

Они гуляли втроем за околицей, и откуда-то взялась немецкая овчарка. Тут отец и замер. Собака обошла его, понюхала и удалилась, не обратив внимания на мамку с дочкой.

— Что ты понимаешь! — вскричал потом отец, вскинув руки. — Это методика такая. Надо оцепенеть, притвориться мертвым.

— Да-да! — смеялась мамка. — От страха.

Отец злился. Как-то ночью, сквозь сон, Настя услышала из комнаты родителей:

— Ну, иди же ко мне, трусишка ты мой! Что, потерял трусишки свои?

Теперь вот отцу представлялась возможность проявить себя на опасном поприще, а испугалась-то уже мамка.

— Чего ты задумал? — шептала она, положив ладони ему на грудь. — Не ходи! Откуда мы знаем, что это? Может, из-под земли вылезло, из шахты.

— Из шахты только уголек вылезает, и то не сам по себе.

— Но говорят же люди про человечков!

Отец расхохотался, запрокинув голову:

— Про человечков, понимаешь ты? Про че-ло-веч-ков. А у человечек и ноги человеческие.

— А про каких человечков? — не выдержала Настя, обнаружив себя.

Она, конечно, подслушивала, стоя в дверях своей комнатки, уже в ночной рубашке, почесывая одна о другую голые ноги.

— А ты спать иди! — прикрикнул отец.

Уже лежа в постели Настя слышала, как обувался в прихожей отец, как стукнул чем-то о стену, наверное, вскидывая ружье на плечо… Хлопнула входная дверь. Сапоги застучали по деревянным ступенькам.

Настя не спала: лежала, прижав кулачки к подбородку. Конечно же, она, как и все дети в округе, слышала про человечков!

Глубоко на дне шахты, именуемой Верблюдом за двугорбый свой террикон, жили маленькие злые человечки. Их часто видели, они ходили всегда по двое, всегда по ночам. Жители глубокой черной шахты не выносили дневного света, вот и появлялись лишь в сумерках. На человечках были причудливые костюмы, старинные какие-то. Но самым страшным были их головы, то есть — лица. Один парень из двора клялся и божился, что видел человечков поздно вечером, когда они перелезали через забор. Один оглянулся и посмотрел на него. Сашка (так звали этого парня) сделал страшное лицо и показал растопыренными пальцами:

— Вот такие глаза. Большие. Белые, горящие темноте. А ниже, как бы этими глазами освещены — маленькие круглые рты. Тонкие губы. Или — вообще никаких губ: дырки вместо ртов. Чтобы высасывать кровь…

Человечков называли рудокопами. Рудокопы жили в шахте испокон веков. Вернее, даже не в шахте они жили, а в пещере, с которой сообщалась шахта. Пока их не потревожили, пока не добрались до них стальными буровыми машинами, все было хорошо. И рудокопы жили мирно, и люди. Но теперь, когда до рудокопов добрались шахтеры, они совсем озверели. И вскоре будет настоящая война — между рудокопами и людьми. Еще более страшная война, чем с фашистами. Огромная.