Цесаревич Константин Павлович снизошел до приятельской беседы со мной. Правда, как мне рассказывали, он и до того выделял меня из всех представительниц прекрасного пола, которых сей августейший бурбон просто презирал. Ничего, найдется и на него Жанетта Грудзинская, которая быстро обломает великого князя42. Но со мною Константин вел себя вполне прилично, с большим интересом расспрашивал о том, что произошло в Ревеле.
Отметили мы сие событие в Кордегардии. Там были уже все свои, тоже наградами отмеченные. «Градусники» долго стебались надо мной, предлагая разные варианты «замачивания» моей шпаги. Ведь награду по старой армейской традиции надо было поместить в емкость со спиртным. И если кресты ордена святого Иоанна Иерусалимского с трудом, но можно было засунуть в чашку, то шпага явно туда не влезала.
Вдоволь похохотав вместе с ними, я «приземлила» своих мучителей, сообщив, что не пью спиртное. Вообще не пью – из принципа.
– Ну что ж, принципы надо уважать, – развел руками подполковник Баринов. – Но ты, Даша, молодец! И я с удовольствием выпью за твое здоровье…
Все выпили, а я подняла вместе с мужиками бокал с сельтерской – что-то вроде нашей газировки. На том торжественная часть была окончена. Ну а далее я, как клещ, вцепилась в подполковника, решив ковать железо, пока оно горячо.
– Товарищ подполковник, Николай Михайлович, – заканючила я голосом мальчика Сережи из одноименного фильма, – возьмите меня в Париж! Я знаю, что вы собираетесь туда ехать для встречи с посланцами Наполеона. Я хорошая и послушная девочка…
Баринов, закусывавший после выпитого стакана вина, от моих слов чуть не поперхнулся куском ветчины.
– Кто тебе сказал, что мы собираемся в Париж? – воскликнул он. – А если и поедем куда, то уж всяко без тебя!
– Слыхала, а от кого – не помню, – нагло соврала я. О скорой встрече с наполеоновским доверенным лицом мне проболтался Бенкендорф. Но я не стала его закладывать.
– В общем, так, Дарья Алексеевна, – строго глядя на меня, произнес Баринов, – чтобы я больше от тебя об этом не слышал ни слова. Не лезь поперед батьки в пекло! Если что нам будет надо от тебя – мы сообщим. Лучше переговори с Резановым. Ты «“Юнону” и “Авось”» видела? Помнишь, кого там Караченцев изображал? Вот именно, того самого Резанова. Только похож он на настоящего Резанова, как я на памятник Ришелье в Одессе. Твой отец говорил, что ты у нас училась в финансово-экономическом университете. Реза-нов, между прочим, скоро поедет на Аляску, чтобы там брать под свою руку владения недавно учрежденной Российско-американской компании. Ты поднатаскала бы его насчет финансов и экономики. Отец говорил, что ты училась в своем университете хорошо. Вот твое задание на сегодняшний день. А с парнями Наполеона мы и сами как-нибудь управимся.
Делать нечего. Я смахнула скупую мужскую (горючую девичью) слезу – нужное подчеркнуть – и отправилась в наш лазарет, чтобы поближе познакомиться с пока еще не камергером и кавалером Николаем Петровичем Резановым. Интересно, найдет ли он свою Кончиту?
– Ханс, пить хочется. Давай зайдем вон в ту пивную, – неожиданно послышался голос О’Нила на самом что ни на есть немецком языке. Я на секунду непонимающе уставился на своего ирландского спутника – так фамильярно он со мной никогда не говорил. Но уже через мгновение я понял, что без веской на то причины он вряд ли стал ко мне так обращаться. Да и имя «Ханс» – сокращенное от «Йоханнес» – тоже наводило на мысли, что это неспроста.
В отличие от «Адлера», это заведение было явно классом пониже. Выстроганные длинные деревянные столы, запах дешевого пива и кислой капусты… Но все чисто и аккуратно, надо отдать хозяевам должное. Место то ли для моряков побогаче, то ли для купцов победнее…
В это время дня харчевня практически пустовала, и мы уселись в углу – там, где рядом никого не было, и никто нас не мог подслушать. О’Нил заказал нам по пиву у подбежавшей обслуги, и когда девушка, тряся полупудовыми грудями, удалилась, сказал вполголоса – все еще на немецком: