И еще во время своего вздоха, он вытащил из кармана брюк упаковку с лекарством. Она была помещена в прозрачную оболочку. Тем не менее, я узнала ее еще до того, как могла прочесть название — мои капсулы клирадона.
«Это мы нашли в машине вашего брата, — объяснил Волберт и протянул ко мне упаковку. — Он дал вам одну из этих капсул, верно?»
«Верно», — сказала я.
«Может быть, вы помните еще, сколько вы до того приняли алкоголя? Пол бутылки или меньше? Или больше?»
«Пару стаканов — пять или шесть. Но хватило бы и одного, хватило бы уже только одной из этих капсул, они содержат морфин»
Волберт скривил губы. «Нет, фрау Бонгартц. Вы могли бы принять три или четыре из этих капсул, ваше сознание от этого не стало бы затемненным. То, что я держу сейчас в руке, является мультивитаминным препаратом. На упаковке стоит, правда, клирадон; ваш брат с этим очень постарался. Он только из-за этой наклейки и вложенной инструкции по применению, сделал заказ одной типографии. А клирадон некоторое время назад был изъят из продажи, его теперь вообще нельзя больше купить».
Я думала, что задохнусь. А Волберт снова улыбался.
«Тогда остается пара „специальных“ напитков. Пять или шесть, сказали вы. Это могло бы быть семь или восемь. Господин Хойзер считает, что семь были выпиты в баре и еще один стакан — в квартире. Как часто вы уже садились за руль, после того, как выпивали восемь стаканов этой специальной смеси?»
Когда я ему не ответила, его улыбка исчезла. «Я спрашиваю вас не из-за пьянства за рулем, — сказал он. — Я спрашиваю вас, потому что пытаюсь раскрыть убийство вашего брата».
Они снова очень обстоятельно разговаривали с Сержем. От того, что он мне подавал в последние недели, не опьянел бы и ребенок. Три недели назад, Роберт попросил Сержа, не давать мне больше ни капли алкоголя.
Мои специальные напитки состояли из изысканной смеси различных соков и специй. Волберт сам попробовал. На вкус это казалось по-настоящему крепким и насыщенным, сказал он. Нужно иметь уж очень чувствительные вкусовые нервные окончания и точно знать, что тебе подают, чтобы понять, что не хватает решающей субстанции.
«Когда вы приезжали в бар, — сказал он, — чаще всего вы находились в плохом душевном и физическом состоянии. У вас были сильные боли, от которых вы уже были оглушены, так что господин Хойзер мог рискнуть попробовать, и это сработало. Правда, на всякий случай, у него всегда было под рукой легкое успокоительное. Он признается, что в интересующую нас ночь, он дал вам несколько капель валерианки».
«Я выпила дома уже несколько стаканов водки, прежде чем поехала в бар», — сказала я.
Волберт покачал головой. «Это не были несколько стаканов, фрау Бонгартц. С наперсток, может быть. Остальное была вода. Ваш брат был очень основательным».
Он смотрел на меня выжидающе, техник тоже. А в моей голове снова нашептывал Пиль о механизмах вытеснения. Я вытесняла ненависть к Роберту. Я вытесняла признаки того, что определенно не нравилась Роберту и вытесняла его критику своему поведению. Я вытесняла все, что мне не подходило, просто отпихивала в сторону, чтобы на этом больше не спотыкаться. Я создавала себе бесчисленные черные дыры и забивала их полностью тем, что могло поколебать хрупкую структуру моего мира.
«Я не застрелила Роберта», — сказала я.
«Его жена тоже его не застрелила», — возразил Волберт.
Я не хотела снова повторять все то, что уже так исчерпывающе объяснила ему. Но что мне еще оставалось?
«Этого она и не должна была делать. Если Хорст Фехнер…»
«Он мертв, — перебил меня Волберт и испустил отчетливый вздох. — Хорст Фехнер уже четыре месяца лежит на кладбище, фрау Бонгартц. Двое мужчин, которые забрали Йонаса Торховена из франкфуртского аэропорта, были служащие одной фирмы по аренде автомобилей».