Медлительно снижаясь вниз космическое судно, выпустило из себя более тонкий в сравнении с корпусом рукав из черно-синего цвета, едва переливающийся. Выдвинувшись на значительную длину, сравнявшуюся с протяженностью верхнего его остова передняя часть корпуса, замерла над каменисто-спекшейся площадкой, и немедля, дернувшись, застыло и все судно. А миг спустя из нижней части корпуса выползли шесть тонких золотистых ножек, которые резво дотянувшись до площадки, похоже, впились в ее полированную гладь своими концами. И тотчас ножки дернули на себя все судно, при сем согнувшись в угловато выпирающих в середине навершиях, подобно человеческим коленям. Нижняя часть корпуса, та самая, что напоминала огромный черно-синий рукав, также скоро опустившись, вклинилась своими бортами в поверхность площадки, видимо пробив в ней дыру и углубив собственные стенки, точно создав единое целое с самим каменным полотном. Верхняя часть цилиндрического корпуса легонько, при том, качнувшись, замерла, и пред очами людей предстало мощное космическое судно, с гладкими серебристыми колоновидными бортами, ограниченное в верхней части ровной плоскостью. Неторопко в одной из стен образовалась, выдвинувшись вперед, тонкая прорезь, пролегшая параллельно полотну площадки и из нее плюхнувшись вниз, образовывая выступы, развернулась широкая лестница, в доли секунд пролегшая ступенями к самой полированной глади каменного пятачка… Еще мгновение и легкой зябью пошла и сама стена, живописуя тем форму двери.

Рао Яробор Живко последнее время все время ощущал неприятное давление в груди, левом плече, локте и спине, а порой даже в челюсти. Иногда, но это когда он отказывался пить настойки и вытяжки, ему словно не хватало воздуха, подташнивало и даже рвало. И тогда ему казалось, это вновь вернулась в его края болотная лихорадка, которая уже пятнадцать лет как не давала о себе знать, после проведенного лечения бесицами-трясавицами. Одначе по настоянию Кали-Даруги, просьбам апсарас и любимой Толиттамы сызнова принимая лекарство, он ощущал себя более-менее здоровым.

За эти годы Яробор Живко так и не обзавелся бородой и усами. Они всего-навсе мелкими светло-русыми волосками порой показывались над верхней губой. Но рао их всегда сбривал, абы желал быть похожим на своего Отца, Господа Першего. Волосы на голове он носил той длины, что нравились демонице, до плеч, и, распуская их, возлагал сверху свой платиновый венец рао. Он, конечно, за это время возмужал, приобрел две тонкие морщинки на лбу, проходящих параллельно колечку с сапфиром в брови, чем — то схожими с теми, что изредка появлялись на лбу Першего и Небо. Хотя вместе с тем Яробор Живко остался прежним хрупким, сухопарым мужчиной, где впалость щек, всяк миг смотрящим на него, сказывала о его недоедании али болезни.

Болезни…

Несомненно, Трясца-не-всипуха была права, если б не их уход, постоянный контроль здоровья, рао уже давно бы умер. Уж так часто он болел, словно и никогда не был здоровым.

Прилет судна, вернее как его назвал Кали-Даруга, мартирия, стал ожидаемым и Волегом Колояром Яш, и рао Яробором Живко. О том они оба заранее были предупреждены рани Черных Каликамов, объяснившей, что данный прилет связан с делами Богов и их созданий по изучению развития планеты, и, в общем, Солнечной системы. Потому приближенные к рао люди, те самые кто носил почетный титул Яш и Шакти не были напуганы данным прилетом, а вспять заинтересованно наблюдали за сим приземлением. Ну, а все остальные люди… Их страх, как и понятно, никого не интересовал… обобщенно, как и они сами. Возможно все же они также не дюже испугались, ибо видели, что их сагибы (как почетно величали высшую касту) к тому прилету отнеслись спокойно. Они если и взволновались только самую толику, и лишь гулкому рокотанию оземи и ее покачиванию, которая, право молвить, изредка ощущалась в этой местности, поелику Хималские горы почасту дышали… Дышали, так думала вторая, низшая каста, по незнанию Яробора Живко, когда-то отделенная от первой, высшей… главной.

По распоряжению Кали-Даруги работный люд в короткий срок пробил от Златграда к приземлившемуся мартирию дорогу. Поколь все готовилось к вмешательству, точнее смене плоти Яробора Живко, иныжи осмотрели саму мартирию. Это были напоминающие единожды человека и животное создания, и как позднее узнал рао, также сотворенные совместно. Только в этот раз их Творцами выступали Перший и Дажба. Первые создания Дажбы, в чьем творении ему помогал старший Димург. Посему верхняя часть тела иныжей, голова с приподнятой затылочной областью, руки и до стана туловище смотрелось людским, хотя и неприятного болотного цвета. А нижняя часть с двумя долгими полусогнутыми в коленях ногами, где плоские клешни, одновременно хватающие и присасывающиеся к корпусу судна, заменяли стопы, с толстым у основания и сужающимся к концу хвостом, весьма подвижным, звериная.

Внутри мартирия имелось несколько помещений. Одно в коем и должна была произойти пересадка да соседнее, вельми широкое, где ноне находились Перший и Небо. Еще одно помещение располагалось под центральными двумя комнатами, потолок которого единожды служил им полом.

В комнате, где на огромной низкой тахте без спинки и подлокотников напоминающей слегка вдавленное в центре дно озера, покрытой сверху набивной голубой тканной полстиной, которая не просто плавно покачивала движущими нитями, а похоже, будучи живой, росла, возлежал днесь обряженный в чагравого цвета сакхи Перший. По ворсистой поверхности тахты изредка пробегала зябь волнения, и тогда густой начес колебался, один-в-один, как гладь воды. Голубые стены и свод в этом помещении, соприкасаясь с лазурью пола (изображающей морскую безбрежность), словно начертали далекую полосу неба, изредка покачивая рябью полотна. В этой комнате, кажется, и не имелось как таковых стыков стен, углов, а в местах едва зримого их соприкосновения лишь менялся оттенок да проступала зыбь движения воды, с тем придавая помещению беспредельность, глядя на кое не улавливалось законченности форм, вспять того ощущалась безграничность сего пространства.

Небо стоявший недалече от тахты неотступно смотрел на зябь того движения и иноредь оборачиваясь заботливо и беспокойно обозревал лежащего старшего брата. Сакхи Першего почитай до лодыжек без рукавов и с глубоким клиновидным вырезом на груди, местами переливалось, а все потому что по его материи, мелькая, перемещались серебряные звезды, в тон его сандалиям, обутым на стопы ног. Старший Димург без венца смотрелся каким-то недовольным. Сомкнутые очи, однако, не скрывали данного недовольства, а усталость, очевидно, отразилась в кривизне его полных губ, и двух тонких морщинках прорубивших лоб горизонтально бровям. Перший иногда тихо вздыхал, вроде стеная, и тогда едва зримо шевелились его губы, похоже, что-то шепчущие. Всяк раз когда это происходило Небо, обряженный в такое же как у старшего брата чагравое сакхи и в своем величественном венце, изображающем Солнечную систему, оборачивался.

— Что Перший? — вопросил старший Рас, когда сызнова услышал такой стон. — Тебе нехорошо, Отец?

— Слишком ярко, — негромко и единожды вяло отозвался Димург.

— Приглушить сияние? — торопливо поспрашал Небо и тотчас поднял вверх руку.

— Не надо, мой милый малецык, — протянул Перший и вновь вздохнул, тем стоном, определенно, отвечая на немой вопрос брата. — Просто не представляю себе, как я на это вмешательство буду смотреть. Мне всегда неприятно видеть такие вещи, а ноне когда я так утомлен и вовсе представляется неможным.

— Тогда давай Отец отложим. И я верну тебя в дольнюю комнату, — произнес Рас и медленно развернувшись, направил поступь к тахте старшего брата.

При ходьбе подол его длинного сакхи своим почитай серебряным краям, покачиваясь, задевал ходящую ходором студенистую поверхность пола, оставляя позади зыбь волнения, и малые вдавленности от стоп Бога, только время спустя неспешно расходящиеся по глади мельчайшими кругами. Небо остановился подле тахты, и, воззрившись на брата сверху вниз какую-то малую толику времени разглядывал его. Черты лица Раса легохонько заколыхались от беспокойства, и он вельми ласково молвил:

— Отец, коли нет сил давай отложим на потом. Ты и впрямь плохо выглядишь.

— Потом они тоже не появятся, мой бесценный, — удрученно ответил Димург и медлительно отворив очи, вгляделся в колыхание студенистого пола. — Я надломлен, мой дорогой. Мне надо побывать в Березане, но сейчас не могу оставить Крушеца. Он очень просил побыть пред разлукой подле него, абы вельми напряжен. Сейчас, надо думать лишь о моей драгости, о моем Крушеце. Ты видел Асила? — немного погодя вопросил он, стараясь перевести разговор с себя на брата.

— Да, намедни. С Асилом все благополучно, — тотчас отозвался Небо и резко повернул голову направо. — Они с Кручем уже даже облетели Ледный Голец, хотя Родитель поколь велел милому малецыку воздержаться от своих обязанностей. Но, Асил, поверь мне Отец, уже достаточно бодр, не то, что ты.

Довольно-таки резко справа, куда и смотрел Небо, появилась идущая Кали-Даруга. Чудилось, демоница не просто шла по поверхности морской глади, а вроде как спускалась с наклонного возвышения.