— Вас обеих связывает клятва, да? — спросил он, продолжая наслаждаться рассветом.

Акена промолчала. Да она и не могла ему ответить.

— И в этой клятве кроется твоя к ней ненависть и её раскаянье, которого она никогда не добьется.

Акена снова промолчала.

Как промолчал и Хаджар.

Мир боевых искусств… одинокое место, где лишь самым везучим удается встретить того, с кем можно его разделить. И лишь единицам — сохранить и не потерять.

Потому что все они — тлеющие угольки на полотне черного бархата. Сверкают ярче звезд, но однажды, как и их холодные собратья из космоса, угаснут.

Хаджар ненавидел философию…

— Прости, — Акена отвернулась, а затем, так же резко, повернулась к Хаджару и протянула ему свой гребень. — Расчеши мне волосы… пожалуйста.

Сердце Хаджара пропустило удар.

В его жизни было всего две женщины, которым он расчесывал прежде волосы.

Его мать и его сестра.

И по обеим он скучал.

И обеих он не мог больше увидеть…

Хаджар взял в руки гребень и принялся аккуратно расчесывать волосы принцессе.

— Моя мама раньше так делала, — прошептала Акена. По её щекам катились слезы. Не прозрачные, как у простых людей, а изумрудные. Яркие. Светящиеся в отступающей перед рассветом тьме. — И она мне пела. Песню о том, как солнце встает над долинами, чтобы спуститься за горами. Ты знаешь эту песню?

Хаджар с удивлением понял, что теперь знает, почему ему было знакомо имя «Ирмарил». Он раньше уже слышал это имя. В названии песни.

Он выучил её во время бесконечных странствий вместе с цирком уродцев. Её пел молодой юноша в каком-то из бесчисленных придорожных трактиров.

— «Плач Ирмарила»?

— Да. Спой пожалуйста. Я слышала, что поешь ты не хуже, чем сражаешься.