— Ты вообще когда-нибудь перестанешь вставлять повсюду свое никому не нужное мнение? — спросил Граз’зт, деловито сооружая пирамиды из разложенных на столе книг.
К тому времени, как я оказалась в своей новой «старой» комнате, эти двое, кажется, только и делали, что пикировались колкостями. И пусть. Лучшего способа снять напряжение, чем хорошая незлая шутка, человечество еще не придумало. А мы все были на взводе — это ощущалось почти физически.
— Сядь, — Рогалик осторожно подтолкнул меня к софе около окна и я, вспомнив, как он, бедолага, спал на ней, свернувшись бубликом, прыснула в кулак. Граз’зт проследил за моим взглядом. — Между прочим, Маа’шалин, это было издевательство.
— Наименьшее из тобою заслуженных после того, как ты… — Я поерзала, вспоминая, как он учил меня смирению в первую брачную ночь.
— И не говори, что тебе не понравилось, — где-то у меня за ухом шепнул он.
Я невольно распрямилась от того, как его теплое дыхание пощекотало мою шею. К счастью, наше уединение нарушили: сперва лекарка, у которой Граз’зт отобрал поднос со всякими мазями, а потом Тан, приволокший дневники принцессы и парочку кожаных шнурков. Свой он уже повязал на запястье и проследил, чтобы мы сделали то же самое. Рогалику пришлось выталкивать брата взашей, когда тот начал хвататься буквально за любую возможность задержаться. Перед тем, как Граз’зт захлопнул дверь у него перед носом, Тан выкрикивал что-то про очень-очень недовольного Хадалиса.
глава 29
— Он, конечно, мой брат и мы вроде как померились, но бывают моменты, когда мне хочется его убить, — проворчал Граз’зт, возвращаясь ко мне. Присел на корточки, придирчиво осматривая кровоподтек на виске. — Просто чтобы ты знала — я не лекарь, и весь мой опыт целительства заканчивается ранами, которые я помогал латать своим солдатам после боя.
— Ты хочешь меня напугать или поразить? — уточнила я.
— Обозначить возможные проблемы, с которыми ты можешь столкнуться, — стараясь быть серьезным, ответил он. — Поэтому постарайся быть снисходительной.
— Ну если ты не будешь выкручивать мне руки или прикладывать к ране вымоченную в молоке жабу…
— Определенно нет, — хмыкнул он. Щедро смочил содержимым одной из фляжек кусок чистой ткани и осторожно вытер кровь с моей кожи. Нахмурился. — У тебя там небольшая ссадина. Ничего страшного, но будет немного щипать.
— Не сахарная — не расклеюсь, — отозвалась я. — То ли дело «зеленка» на разбитых коленях.
В обмен на свои услуги лекаря Граз’зт потребовал рассказать ему, что такое «зеленка» и почему она меня так пугает.
Было что-то уютное и близкое в том, чтобы вот так болтать ни о чем, пока он, неуклюже тыкая пальцами в рану, заботиться обо мне. Я даже начала думать, что Граз’зт и слушает в пол уха, но оказалось нет: он все время задавал вопросы, подшучивал и всячески давал понять, что не пропустил ни слова. Слушающий мужчина — это почти такая же невидаль, как и мужчина, который не теряет сознание при словосочетании «серьезные отношения».
— Ну вот, кажется, все. — Граз’зт попятился, любуясь своей работой, как будто речь шла об огранке драгоценного камня.
Я поблагодарила его улыбкой.
— И почти не болит уже, — добавила к словам, надеясь, что не слишком морщилась от неприятного пощипывания. Видимо слишком, потому что Граз’зт покачал головой. — Ну ладно, болит, но ничего такого, что невозможно вытерпеть.
— Совсем не обязательно выглядеть сильной всегда и во всем, — предложил Рогалик. — Иногда, например, рядом со мной ты можешь быть просто веснушкой. Поверь, за сто лет жизни я успел узнать, что женщины умеют плакать, бояться и громко кричать без причины.
Да уж, вот последнее мы любим делать даже, пожалуй, намного чаще двух первых пунктов.