Я тут же натянул свои гогглы, так что прекрасно видел, как Лео пробежал по коридору и в конце свернул направо. Пришлось ускоряться, чтобы не потерять кота из виду. Но перед этим я все же успел дать команду, чтобы помощники замотали лица концами башлыка, и сам натянул респиратор — внизу может случиться все что угодно. Единственным, кто пропустил мой приказ мимо ушей, был монах. Ну и леший с ним, если что, пусть через бороду дышит.
А у нас подобралась неплохая компания. Я сам давно научился двигаться без лишнего шума, да и обувь подбирал подходящую. Казаки вообще с детства обучены многим премудростям, особенно это касается характерников. А вот монах удивил. Здоровенная туша двигалась за мной спиной словно призрак.
Мы быстро прошли коридор и начали спускаться по лестнице. И уже когда оказались рядом с едва прикрытой дверью подвала, стало слышно, что там кто-то утробно бормочет. Это бормотание мне очень не понравилось, так что я решительно толкнул дверь и скользнул в подвал.
Да уж, покойный купец явно был ценителем вина и отгрохал для своей коллекции здоровенное подземелье. Но не стоявшие у стен похожего на тоннель подвала стеллажи с бутылками и бочонки привлекли мое внимание, а постамент посреди широкого прохода, сложенный из тех же бочонков, поставленных на попа и накрытых досками. На нем рядышком лежали две разнокалиберные фигуры. Губернаторшу я узнал стразу, а вот что за маленькое тельце рядом, совершенно непонятно, да и не было времени вглядываться. А все потому, что стоящий рядом с алтарем из бочек высокий и бледный как вампир мужик как раз занес над телом губернаторши страхолюдный нож, и явно не для того, чтобы попугать им лежащую без чувств женщину.
Расстояние было не совсем комфортным, особенно для револьверного выстрела, но на этот случай у меня имелась универсальная заготовка. Крылья Семаргла я запустил, когда уже выдрал оружие из кобуры, а нож бледного качнулся вниз. Воздух вокруг привычно превратился в тягучую патоку, и движение ножа замедлилось. Впрочем, как и наведение револьвера на цель. В руку бить не рискнул, поэтому выстрелил в плечо.
Утробно ухнул выстрел, затем мир ускорился, и я увидел, как худого мужика отбросило от постамента.
Мы всей гурьбой тут же рванули вперед, а у противника явно случилась заминка. Из глубокой тени у больших бочек вынырнула здоровенная горбатая туша и, метнувшись к постаменту, сцапала маленькое тело. Губернаторша осталась на месте, а горбун убежал, прижимая к себе хрупкую ношу. Высокий и бледный что-то зашипел на незнакомом мне языке, но он явно был возмущен поступком напарника. Сам бледный оказался не таким трусливым. Несмотря на ранение и бегство подельника, он остался на месте и опять что-то заныл.
Увы, попасть в супостата было невозможно из-за постамента с лежащей там губернаторшей. Как бы все ни закончилось, но наместник точно не простит наличия в теле приемной дочери пуль из нашего оружия, даже если она сейчас уже мертва.
Когда худой, все еще ноя и бормоча, попытался стянуть Варвару на себя, я на бегу пальнул с максимальным зазором, чтобы не задеть женщину. Похоже, это стало последней каплей, и он, оставив жертву в покое, рванул вслед за своим горбатым подельником. Пули в револьвере были серебряные, и первой ему явно оказалось достаточно, чтобы осознать и прочувствовать возможные последствия.
Все же трусоватые у Злобы оказались помощники. Хотя чего еще ждать от рабов, особенно когда хозяйка не может прикрикнуть.
Цель была очень заманчивой, так что я остановился и прицелился. Увы, выстрелить не удалось. Меня что-то сбило с ног и начало душить. Причем я никого не видел, так что без особых сомнений полез в карман за псевдофлягой. Чуть не выронил ее, когда некая сила потащила меня к стене с явно нехорошими намерениями.
Хлопок пылевой гранаты показался тихим, особенно на фоне последовавшего за ним многоголосого воя. От этих звуков у меня мурашки по коже забегали. Мало того, страдающие от серебряной пыли духи проявили себя в этой реальности. Полупрозрачные гротескные тела словно выгорали золотистыми искорками, но при этом они и не думали отступать.
Выглядело это жутко. Они были разными и по размеру, и по насыщенности призрачного свечения. Безуспешно пытавшегося отмахнуться обычной саблей Сохатого терзало нечто, похожее на оживший пенек. А вот батыйя Эргиса оказалась более действенной, но и это не спасало сахаляра от роя призрачных птичек. Они пронзительно выли, страдая от серебряных ожогов, но все равно рвались в бой. Меня душил какой-то полупрозрачный удав, уже наполовину сожженный опасной для него пылью.
Духи гибли, но не сдавались, и тут, словно всей этой жути было мало, за спиной раздались совсем уж инфернальные звуки. Низкий утробный речитатив хриплого голоса словно вколачивал в пространство мироздания иглы темных слов. И только когда к словам добавился знакомый стук, ощущение иррациональной жути отступило от меня. Так же, как духи отскочили от своих жертв.
Обессиленный Сохатый сел прямо на пол, где уже лежали два его старших товарища. Как духи свалили опытных ведьмаков, я так и не заметил. Сделав два глубоких вдоха сквозь ткань концов башлыка, Сохатый в буквальном смысле пополз проверять состояние своих коллег, а я повернулся к уже затихшему источнику странных звуков. То, что это была Намия, я догадался пару секунд назад по бубну. Из-за спины тяжело дышавшей шаманки выглядывал испуганный Осип.
Из передовой группы на ногах остались только мы с Эргисом. Монах сидел на пятой точке и судорожно кашлял. Мне не удалось рассмотреть его действия в этом странном бою, но почему-то была уверенность, что инквизитор больше пострадал от серебряной пыли, чем от духов.
Можно было прикрикнуть на своих подопечных за нарушение приказа, но меня сейчас интересовало совсем другое.
— Намия, это что сейчас было?
— Песнь дружбы, — как-то неуверенно ответила юная шаманка.
— Дружбы? — подозрительно переспросил я. — Да меня от твоей песенки чуть кондратий не хватил.