Кажется, я никогда к этому не привыкну.
Словно в первый раз. А всё, что было до этого, – не в счёт. Теряется, блекнет под натиском ощущений, что затапливают меня здесь и сейчас.
Наверное, я дышу им. Подчиняюсь каждому его движению. Всё у нас получается слаженно, будто мы две идеально подходящих друг другу детали.
Входим друг в друга без промедления. Ни притираться нам нет нужды, ни сглаживать шероховатости.
Мы одно большое сердце, что бьётся в унисон нашему дыханию.
В такие моменты уходит куда-то очень далеко-далеко наше прошлое и тайны, проблемы и переживания. Он – мой. Я – его. А всё остальное – неясный фон, о котором можно на время забыть.
– Ну наконец-то! – крутится юлой на заднем сиденье Дана. Мы с ней там вдвоём обитаем, но мне порой кажется, что я еле-еле на краешке примостилась, а всё остальное пространство заняла она. – Вырвались, блин! Это же не дом, а склеп! Ни потусить, ни развлечься! Что за жизнь, я вас спрашиваю?
Нейман сидит впереди. За рулём – водитель. Сзади – две машины следуют за нами. Охрана. К этому всё равно нельзя привыкнуть.
– Если ты думаешь, что снова ринешься во все тяжкие, то ошибаешься.
Он умеет с небес на землю. Я вижу, как скисает Дана. Она даже подпрыгивать и суетиться перестаёт.
– Только не говори, что ты меня запрёшь за семью замками!
– Не говорю, – соглашается он. Ровный голос, эмоций не прочитать. Поэтому Данка тут же делает боевую стойку. Ей жизненно необходимо понимать, что её ждёт. – Но о разгульном образе жизни забудь.
– Я так и думала, – ещё больше сникает она. У неё даже волосы тускнеют. Я понимаю, что это всего лишь игра света, но ничего поделать с собой не могу: я вижу её поникшей, как растение, что прибило морозом, и мне её искренне жаль. – Это одно и то же, Стефан! Ты же знаешь: жить по расписанию, ходить по шнурку – не моё! Я всё равно убегу! Так и знай!
– У тебя, по сути, нет выбора, – голос у Неймана становится душевнее, но я в его доброту не верю. Жду подвоха. И он не задержался, прилетел тут же: – Если хочешь жить, конечно. Если ты всё же стремишься перейти в категорию безвременно почивших – самое время сбежать, бегать по клубам и нарваться на смерть.
Он говорит это жутко. Так, что у меня мороз по коже прошёл. В голосе его нет угрозы. И даже привычной холодной безэмоциональности нет. Он просто… мягко рассказывает, что случится, если Дана посмеет ослушаться.
Вначале в салоне висит тишина. Только шум мотора её нарушает.
???????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????– Стеф, у тебя всегда были дурацкие шуточки. И юмор у тебя не смешной. Скажи, что ты пошутил, и я, так и быть, тебя прощу и забуду всё, что ты сейчас наговорил.
– Я не шучу, Дана. Все, кто рядом со мной, сейчас рискуют. Все, кто мне близок, в опасности. О себе я сейчас не говорю, потому что точно знаю, на что иду. Вы моё уязвимое место – можно сказать так. Повод для шантажа, крушения бизнеса. Поэтому – усиленная сигнализация, круглосуточная охрана, правильный образ жизни, когда можно отследить, предотвратить, уберечь.
Дана снова молчит. Воздух ртом хватает. Глаза у неё – плошки. Испуганная девочка, которая не знала, что жизнь – дерьмо, и вляпываться в неё – опасно. Даже удивительно, что в ней это осталось – чистота и некая наивность, детская непосредственность.
При её образе жизни (если я всё правильно поняла), кто-то уже должен был её сломать, просветить, сделать опытнее и мудрее. Видимо, ей необычайно везло. А может, она как кошка – на четыре лапы падает и все тяготы и трагедии переживает легко. Но я сомневаюсь. Есть у меня такие подозрения.