– Мне тебя не хватает, – сказала Ирка.
– И мне тебя.
Мы оглядели стол и не сговариваясь подозвали официантку.
Ирка недавно перестала кормить и теперь наслаждалась забытыми вкусами. Кофе и вино.
– Теперь, расскажи мне из первых уст. Как это было на самом деле. Ну, Дима на родах?
– Я не все помню, – я поморщилась, потому что вопреки рассказам о том, что память будет сглажена родовыми муками, я помнила все.
Предполагалось, что Дима будет стоять, держа меня за руку и следить, чтобы акушерка на меня не орала. А в итоге он сам на всех наорал и потребовал скальпель. Хорошо, хоть без пистолета. Теперь я знала, что, если бы он не сделал надрез, я бы получила разрывы, но все равно: неприятное это чувство, когда твой муж отбирает скальпель у акушерки и все делает сам. Попутно читая другим докторишкам лекцию по истории акушерства.
– Везет тебе, – пробормотала Ирка, искоса наблюдая за тем, как я беру кофе. – Ни разрывов, ни растяжек, ни обсосанных сисек…
Я неохотно кивнула: в этом не было везения. Первое было заслугой Димы, второе – болезни.
– Я чуть не сдохла тогда.
– Знаю. Я была у тебя. Дима двое суток тогда у твоей кровати провел. Без сна. У него такой вид был, что я не знала, с кем из вас мне прощаться.
Этого я не знала. Он ни словом мне не обмолвился. И поняла вдруг, почему Толя так на меня смотрел раньше, и остальная прислуга. Когда я выздоровела и начала истерить.
Нежность, поднявшись со дна души, затопила все мое существо.
– Он все спрашивал, не говорила ли ты чего-то такого, что могло бы ему объяснить кое-что. Насчет того, любила ли ты его. И я ему, как могла деликатно, без рассказа о бинокле под шторками и дежурством по его окнам, рассказала… Он, правда, все равно не поверил. А может, просто виду не показал.
– Он никогда не показывает виду, – вздохнула я. – В этом самая главная проблема. Он думает, что если человек любит, то догадается сам… По поступкам.
– И еще кое-что, – покраснела Ирка. – Тогда, насчет моей свадьбы… Мне было так обидно, что стоило тебе подружиться с Поповой и этим вашим Чудом, как ты совсем забила на нас. На меня. Встала на каблуки и задрала нос так, что дождь пойдет – захлебнешься. Не знаю… Мне хотелось показать тебе, что и ты мне не нужна.
– Я думала, ты меня ненавидишь за то, что Кроткий квартплату ввел…
– Да нет же! – всхлипнула она, кусая салфетку. – Я ведь уезжала уже! Какая мне разница?! Мне было обидно, что пока ты была толстой, я была достаточно хороша для тебя, а стоило только стать худенькой, как все. Чао, Швестер! Мы больше не нуждаемся в ваших услугах.
Я посмотрела ей в глаза, кусая губы, чтобы не расплакаться. Ирка уже шмыгала носом, глаза блестели. Все еще красивые, они были последним, что осталось от прежней Ирки. И я подумала вдруг: а ведь она права. И в том, что умоляла меня не связываться с Кротким. И в том, что я перестала общаться с ней, когда переехала. И в том, что не будь ее, я бы закончила, как Оксанка, первая Димина жена. Толстой спитой бабищей, с навеки распухшей от битья переносицей.