Фэр тщательно следила за пальцами Джерри — он бросил в стакан таблетки. Взболтал воду, давая им раствориться, и залпом выпил.

Начать бы сначала. Найти портал времени, чтобы вернуться к мигу их знакомства. Исправить многое. А, может, и ничего.

Ощутив взгляд, она встрепенулась, и жар опалил её сердце. Как Джерри похудел! Подбородок с круглой ямочкой заострился, а глаза будто заморозили во льдах Антарктики. Но лицо мало изменилось, только побледнело — не было ни искусственного загара, ни штукатурки. И крошечный шрамик на щеке, похожий на родинку. Джерри казался чужим, далёким и… таким родным. Настоящим. Её Джерри.

— Привет, — сказала Фернанда, силясь увидеть в глазах любимых чёртиков. Но он смотрел в никуда.

— Привет.

— Я смотрю… у тебя… всё хорошо?

— Великолепно.

Так холодно Джерри не разговаривал и в пылу гнева. В самые эпичные моменты их ссор его колкости звучали мягче этих односложных, ледяных ответов.

— Ну я пойду, — он встал на ноги. — У меня самолет на Кюрасао через три часа. Прощай, — и ушёл.

А Фернанда поняла, что не может его отпустить. Расплатившись с барменом, она выскочила из клуба. Поймала Джерри, когда он уже садился в такси.

— Джерри, погоди! Стой! Ты не можешь так уйти! — выпалила она громко.

— Мне больше нечего тут делать, — этот безэмоциональный взгляд робота убивал наповал.

— Тогда забери меня с собой!

Он рассмеялся. Печально, одним ртом, этой поставленной улыбкой, красивой и мёртвой, а глаза оставались ледяными кристаллами.

— Мы можем начать с нуля, — пролепетала она. — Сегодня, увидев тебя, я поняла, что наши чувства живы. Их можно вернуть. Поедем на Кюрасао вместе или останемся здесь. Тоже вместе.

— Ты не меняешься. Как была эгоисткой, так и осталась, — Джерри погладил Фернанду по щеке. Как приятно! Она прикрыла глаза, точно ближайшая родственница Дамаса. — Пойми, наконец, Фернанда Ривас, ты не пуп земли! Никто не обязан ублажать тебя, любить только тебя, — он вонзил пальцы в её волосы, ероша, поднимая их дыбом. А Фэр чуть не пищала от блаженства — из всех мужчин, что были у неё, Джерри — единственный, чьи ласки действовали на неё наркотически. — Я любил тебя. Очень. Как никого и никогда. Ради тебя я рискнул жизнью. Но ты не поняла. И никогда не поймёшь. Не потому что ты плохая, а потому что тебе это не дано. Ты не чувствуешь настроение и мысли другого человека. И тебе нужен мужчина, который будет любить себя чуточку больше, чем тебя, чтобы твой эгоизм не причинил ему боль. А я другой. Я хочу полюбить себя, а не выходит. Но и рабом любви я быть не желаю. Я ждал от тебя взаимности, долго ждал, когда ты оттаешь. Но ты не смогла. Прости, мне пора ехать, — он открыл дверцу такси. Но Фэр с силой захлопнула её.

— Я хочу быть с тобой! — повторила она упрямо.

— Но я не хочу. Тебя же хватит на неделю, Фернанда Ривас, а потом ты кинешь меня, если тебя не устроят мои слова или прошлое. А если завтра на меня упадёт кирпич, ты тоже уйдёшь. Зачем тебе больные и прокажённые? И ад клиник, операций и реабилитаций я вновь пройду наедине с собой. Тебя рядом не будет. Я это знаю. Фэр, это не любовь, это издевательство. Мне было очень больно, когда ты ушла, но нашу историю любви я пережил. Я переболел ею и не хочу начинать сначала. Прости…

Однако в Фернанде взыграло вопиющее упрямство. Она пошла на абордаж — прижав Джерри к авто, повисла на шее. Целовала капризные, чуть полные губы, ощущая, как вздымается его живот. Запустила руки в волосы, убирая растрепавшиеся пряди за уши. На секунду Джерри так обнял её, что Фэр решила: победа в кармане. Он никуда не уедет. Или возьмёт её с собой. Щёки её намокли — с лица его моросил дождик. Разомкнув объятия, Джерри гневно смахнул слёзы. И смотрел, не мигая, будто сканировал её изображение.

— Прости меня, Джерри… Я люблю тебя, очень, очень люблю, — шепнула Фернанда. — Я редко говорила эти слова, но это не значит, что я ничего не испытывала. Просто я не умею признаваться в любви, я боюсь в неё верить. Но ты можешь научить меня любить, как однажды научил извиняться… — она ткнулась носом в его мокрую щёку.