— Жаль, что ты убил отца, а не мать. Хотя она и получила по заслугам — зарубила топориком собутыльницу. Но туда ей и дорога. Она испортила жизни всем своим детям. Одних кокнул маньяк. Другой совсем деградировал, не только бухал, но и спал с мамашей. И мы с тобой сдохнем. Ты, вероятно, сегодня, а я — когда закончу дела, — и Маркос вынул пистолет.

— Ты что, обалдел? — нервно рассмеялся Амадо. — Явиться в тюрьму с пистолетом! Ты идиот! Если убьёшь меня, никогда не выйдешь отсюда!

— Я дал бабла охранникам, а пистолет с глушителем, — Маркос вытащил лист бумаги и ручку. Сунув их Амадо, направил пистолет в его висок. — Я диктую, а ты пишешь.

— Ничего я не буду писать! — крикнул Амадо, стуча здоровой ногой об пол. — Ты блефуешь! Пистолет не заряжен!

Щёлк! Маркос взвёл курок. Резко опустил оружие вниз. Паф! С глухим звуком пуля вошла Амадо в бедро. Завопив, тот схватился за ногу.

— Я же сказал, он с глушителем. Тебя никто не спасёт. Я здесь с определённой целью, и пока не добьюсь её, не уйду. Если не напишешь, второй выстрел будет в рожу, — он поднял пистолет к глазам Амадо. — Писать я сказал!

Дрожащей рукой, корчась от боли в бедре, Амадо плюхнул бумагу на книгу и вывел:

«На имя комиссара федеральной полиции Сантоса Эрнесто Гальяно…

Я, Амадо Карлос Феррер Гарсиа, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, признаюсь в убийстве своего отца Хуана Хоакина Феррера, совершённом мной в 1993 году. Будучи десятилетнем ребёнком, я, по настоянию своей матери Бьянки Гарсиа, подсыпал отцу в кофе стрихнин на глазах у моего младшего брата Маркоса Феррера. Мать, боясь разоблачения, убедила меня изобразить потерю памяти. С тех пор мне понравилась эта тактика — отличный способ выкрутиться из любого преступления. Я никогда не лечился у психиатра. Никто из моих коллег не знает, что я симулирую сумасшествие. Также я признаюсь, что облил электролитом Джерри Анселми из чувства мести и боязни разоблачения. Прошу назначить мне наказание по всей строгости закона. Дата и подпись — Амадо Феррер», — окончил диктовать Маркос.

— Не буду я это подписывать! А-а-а-а!

Щёлк! Маркос спустил курок. Пуля вошла Амадо в левую руку.

— Писать я сказал! — Маркос говорил так, словно его душила глыба льда, и жила в нём одна эмоция — ненависть. А Амадо не узнавал этом человеке Джерри Анселми. Он будто переродился в иной ипостаси.

Убрав бумагу в карман, Маркос надел перчатки, вынул сосуд с жидкостью и зажигалку.

— Мне терять нечего. Моя жизнь — ад. Но смерть для тебя — это слишком просто, — сказал он бесцветно. — Я хочу, чтобы ты мучился до конца дней. Как я. И как все люди, у которых ты отнял счастье, — чиркнув зажигалкой, Маркос поднёс её к склянке.

Пыхххх! Содержимое банки вспыхнуло ярко, жутковато-красивым зелёным пламенем. Мгновение, и жидкость оказалось на лице Амадо.

— Метиловый спирт. Красиво горит! Чудное зрелище! — позлорадствовал Маркос.

Амадо скатился на пол. Надрывно крича, руками он сбивал огонь, но и ладони его загорелись. А Маркос не уходил — через свою безликую маску, в которой он напоминал заготовку куклы, любовался, как братец корчится от боли.

На вопли прибежало трое охранников. Один кинулся тушить Амадо и остатки его лица, а двое заломили Маркосу руки.

— Я хочу видеть комиссара! — заявил тот гордо.

Добровольно отдав пистолет, он ушёл с копами под ор Амадо и охранника: