Он отпускает мои бёдра, позволяет встать на пол, но только для того, чтобы, поднырнув под моё крыло, развернуть меня к зеркалу.

Я растрёпана, глаза кажутся чёрными, на скулах мерцают чешуйки, губы красные, ноздри трепещут. Упираюсь ладонями в стекло. Наблюдаю, как Элор с томительно-чувственной неторопливостью сдирает с меня порванное платье. Как он подступает ближе, позволяя ощутить твёрдость своей плоти. Как его ладони охватывают мои груди — чувственно, но осторожно. И уже увереннее скользят на бёдра.

Ощущения слишком-слишком острые. Невыносимые. И я закусываю губу, сдерживая стон. Желая. Представляя. И снова порыв — Элор придавливает меня к зеркалу. Прижимает мои крылья своими. Приподнимает меня выше, так что стопы отрываются от пола. Я жду. И это прекрасное, игривое ожидание, приятное нам обоим.

Миг предвкушения.

И снова Элор берёт меня, на этот раз медленно, с тягуче-волнующей неторопливостью. Снова и снова. Прикусывая основание шеи, придавливая к стеклу, так что я ясно ощущаю его силу. До томно-порывистых стонов, до поджимающихся пальцев ног. Ощущая моё тело, как своё, Элор быстро — слишком быстро! — находит то положение, силу и частоту, от которых я начинаю сходить с ума, извиваться, выгибаться.

Это невыносимо — чувственный ритм и паузы, оттягивающие завершение. Горячее дыхание на коже. Толчки, натягивающие во мне струны наслаждения. И стоны. И ощущения — сдвоенные, общие. Я чувствую, как Элору нравится брать меня вот так — когда я вся изнываю и трепещу, когда от холодности не остаётся и следа. Раз за разом, до изнеможения, до собственного невыносимого желания. И это обоюдоострое оружие: я тоже чувствую его, и тот момент, когда его желание становится настолько сильным, что Элор не может остановиться, когда я упираюсь коленями в стекло и подаюсь ему навстречу. О, какие это яркие, безумные ощущения, как натягиваются его собственные струны, входят в резонанс с моими. Очень горячо, чувственно — и нежно.

Нас накрывает одновременно. Трепещущие крылья сцепляются, мечутся вместе, пока тела распирает и лихорадит от блаженства. Дрожь накатывает волнами — частыми, сокрушительными. Всё же это правда цунами. После которого мы стоим — дрожащие, обессиленные истомой, но такие довольные. Элор обнимает меня под грудью, отделяя от согретого телами зеркала, тяжело дышит в висок. Улыбается — его улыбку я улавливаю на уровне эмоций.

«Я люблю тебя», — следом за мыслью у меня само собой вырывается сиплое:

— Я люблю тебя.

Или не само собой, а от понимания, что Элор — не менталист, ему надо словами, хотя по эмоциям и так всё знает.

А ответ вполне менталистский: эмоциями. Радостью, восторгом.

— И я тебя люблю, Ри, — шепчет Элор. — Очень-очень люблю.

Целует ухо, шею, щёку — всё, до чего может дотянуться, повторяет:

— Люблю!

Нет, всё же Элор был и остаётся стихийником, ему надо словами всё обсудить и повторить. Но это ничего не меняет: всё равно его люблю.

Сон упорно отказывается приходить. Всё готово, проверено. Если что и пойдёт не так — ничего страшного. А покоя — нет. Внутри зудит от беспокойства.

Не стоило, наверное, совмещать посещение храма и первую попытку вернуть драконью форму, но Велларр счёл меня готовой к этой попытке всего пару дней назад, и логично было приурочить это к свадьбе. А теперь вот беспокоюсь. Сама не сплю и Элору не даю.

— Всё будет хорошо, — ласково уверяет Элор и под одеялом придвигается ближе. — Всё у тебя получится.

Он мне уже обещал, что всё будет хорошо, и всё стало хорошо, так что поводов не верить нет, но… всё равно тревожно.