Слёзы высохли, как не бывало. Старуха встала, сняла очки, поманила Машу пальцем. Маша наклонилась. Старуха прошептала ей в ухо:

— У меня этот — семнадцатый! — палец её ткнул на дверь кабинета, — но, помню я только одного! Служим мы не «этим». Служим мы — Родине. «Эти» — как пришли, так и уйдут.

— Такие люди уходят!

— Уходят — только в могилу! Русский офицер в отставке не бывает!

Маша отшатнулась. Старуха торжествующе улыбалась:

— Поняла, сопливая? Есть такие задания… И всем ИМ надо обеспечить тыл!

Старуха сунула Маше её отчёт:

— Переписывай! Ты о чем, вообще, думаешь? Тут тебе что, детский сад? Тут — террариум. Красным зачеркнула, что совсем ни в какие ворота не лезет!

Видя, как Маша смотрит на часы, старуха сказала:

— Завтра сдашь. Другой, сопливой. Меня найдёшь в архиве. Заходи на чай, посплетничаем.

Маша смотрела на секретаря удивлённо, не понимая, чем обязана такой чести. Видимо, Маша была для старухи, как открытая книга:

— Реакция правильная, но в данном случае — ошибочная, — кривой палец старухи упёрся в порванный рапорт.

— Уезжаю я, — грустно ответила Маша.

— Знаю. Я же и готовила приказ о твоём переводе в Гвардейск.

— Переводе? — Маша была поражена.

— Поняла, сопливая? Служи! У его матери поучись, как лямку тянуть! — теперь палец упёрся в раскрашенный отчёт, — Думаешь, только их служба опасна и трудна? Мужик — голова. А ты — шея. Куда повернёшь — туда и смотрит. Иди! Опаздываешь!

В состоянии недоумения, Маша выскочила из здания. И сразу увидела Ласточку. И Мишу, что разговаривал с двумя милиционерами. Все трое — улыбались. Миша помахал Маше рукой, раскланялся с милицией, открыл перед девушкой дверь.

— Поехали!

Миша взял из рук Маши доклад, бросил мимолётный взгляд, усмехнулся, видя красные пометки, бросил на заднее сидение.

— Ты что такая?