Произносить все это вслух не было ровным счетом никакой нужды.

– Не надо, – сказала она только.

Я кивнула:

– Я могу чем-то тебе помочь?

– Нет, – отозвалась она. – Как мама?

– Нормально, – вздохнула я. – Чувствует себя все еще не очень, но уже намного лучше.

– Она сердилась? На меня. За то, что я не приехала.

Хотелось ответить, что мать сердилась, что она чувствовала себя несчастной, даже брошенной, и таким образом выставить себя лучшей дочерью. И в то же самое время меня так и подмывало сообщить, что наша мать даже не заметила ее отсутствия. Пусть Эмма думает: она забыта, ее утянуло в пучины деменции.

Но мы с ней обе знали, что я никогда не была любимой дочерью.