Я уже стала забывать, как тихо он ходит и каким мягким бывает его голос — бархатным, низким, ласковым.

— Да не надо было, — обернулась я.

И сама себя оборвала: «Боже, Аня, да скажи ты просто «Спасибо!», сколько можно уже. Скажи! Не потому, что он едва не потерял мать, не потому, что заслужил или не заслужил, не потому, что это элементарная вежливость, а потому, что искренне тронута и благодарна ему за заботу».

Да, он сглупил. Да, всё закончилось, жестоко и бесславно. Но сейчас он рядом, и он привёз тебе чёртову традесканцию.

— Спасибо! — я погладила Марка по руке, не найдя в себе сил поднять глаза, и не найдя в себе сил не прикоснуться.

Он накрыл мою руку своей тёплой большой ладонью.

— Не уезжай. Побудь со мной. Пожалуйста!

Я кивнула. Из-за кома, вставшего в горле, я всё равно не смогла бы выдавить ни слова.

Стала готовить ужин. Накрывать на стол.

Марк, как мог, помогал. Резал овощи, расставлял тарелки.

— Я звонила в больницу, сказали, она проснулась. Всё хорошо.

— Да, я тоже звонил.

Разговор не ладился. Ну и хрен с ним! Впервые за долгое время мы что-то делали вместе и не ругались — этого было достаточно. Вот только для чего достаточно?

Нет, я не забыла, что где-то там в его телефоне вот-вот появится сообщение от Завьяловой: «Надо поговорить» и его жизнь, возможно, изменится навсегда.

Я помнила, что другая женщина, возможно, ждёт от него ребёнка.

Я щедро вставляла во все предложения «возможно», потому что с Зинаидой никогда ни в чём нельзя быть уверенной наверняка. И ненавидела себя за эту надежду.

Как Одиссей к мачте мы привязываем себя к обидам прошлого, чтобы слышать сладкоголосое пение сирен будущего, но не позволить себе попасть в эту ловушку — забыть обо всём, что нас разлучило и попробовать снова.