— Сначала мне тоже показалось это хорошей затеей, — вздохнула я. — Но признаться, уже с трудом верю, что у нас вообще что-то получится.

— Ну, по крайней мере, ты будешь знать, что сделала всё, что могла, даже невозможное.

Она впервые с аппетитом поела. И попросила отвести её в душ.

— Она что-нибудь сказала? — спросил Марк, когда я ему позвонила.

— Нет. А тебе?

— Про записку ничего. И про болезнь тоже. Но первый раз за долгое время мы нормально поговорили, — он вздохнул с облегчением.

Всё же сын есть сын, подумала я. И это не я, это он её вытащил.

Может, она и запустила свою болезнь намеренно, но операцию сделал ради него. Ради сына.

И он знал, что именно ей понадобится: не его бдение у её кровати, а всего несколько слов, написанных размашистым мужским почерком.

Почерком Марка, чёрт побери!

Хоть он и лист нашёл нужный, и почерк отца подделал мастерски.

Мог ли кто-то сделать для своей матери больше?

Поняла ли она, что эту записку написал он?

Этого я, наверное, никогда не узнаю.

Но буду полной дурой, если откажусь от такого отца для своих детей.