— Это за тебя. Он должен понять, что это его расплата за твое одиночество. Его найдут убитым, и все поймут, что это действительно он убил тех троих и… И тебя!
А вот теперь я испытала настоящее потрясение!
— Что ты несешь? Ты же действительно сумасшедший! Его ты убиваешь из мести за меня, а меня — за то, что я много знаю! Ты хоть понимаешь, что это абсурд?
И тут он заорал:
— Что ты сама понимаешь! Что ты знаешь? Дура! Как ты дальше жить будешь со всем этим? Зная все это? Ты будешь думать обо всем, пока не рехнешься, тебя свезут в психушку, и там ты подохнешь среди психов. Олег погибнет, мы пропадем из твоей жизни. Тебе поговорить будет не с кем. Эти десять лет ты прожила благодаря нам! Если бы не Карина и я — ты бы уже давно погибла! Ты не жизнеспособна, ты все равно пропадешь! Тебе добро делают, а ты недовольна! Идиотка! Умереть для тебя сейчас — лучший выход!
Глядя в его пустые глаза, на его искаженное судорогой безумия лицо, слушая весь этот бред, я будто теряла себя, свою волю. Вагифа трясло, он еле владел собой. Наконец монолог стих, и он завел мотор. Так я второй раз за день оказалась у клиники Ведищева.
Глава 13
Покорно, будто животное, обреченное на заклание в жертву злобному божеству, я шла впереди друга. Первый раз я споткнулась возле тела охранника Семена, лежащего с простреленным сердцем недалеко от входной двери, а во второй — когда вошла в кабинет Ведищева. Там уже было немало народу: парень в черной кожаной куртке, кожаных штанах, вытянутых на коленях, и в нелепых длинноносых туфлях; девушка с пышными каштановыми волосами, тоже вся в коже, будто это была у них униформа; следователь Ефремов, с хмурым лицом, хотя ему, в его обстоятельствах, можно было выглядеть и повеселее. Последней я увидела широкую спину сидящего на стуле посреди собственного кабинета Олега. Его руки были связаны, а когда он повернул голову, я увидела кровь на лице.
— Олег! — я рванулась к нему, чтобы быть рядом, вылечить раны, спасти его от неизбежной чужой воли, но Вагиф ухватил меня за волосы. Я остановилась, не сводя взгляда с резкого милого профиля, испачканного бордовым.
— Ничего, Алла! — отозвался Ведищев. — Все будет в порядке. Я уже сообщил в ФСБ о том, что здесь творится.
— Остроумно, — прокомментировал Вагиф и перешел на деловой тон: — Так, все за дело. Видишь ли, Алла, все будет выглядеть в деле твоего мужа так, будто это он убил тебя и покончил с собой. Анатолий Петрович побеспокоится о деталях. — Следователь кивнул, подтверждая правильность сказанного. — Володя, давай! Оля, иди на улицу, встречай Посредника, я уже получил сообщение, что он здесь.
Парень в кожаном прикиде достал из-за пояса пистолет и, сделав шаг к Олегу, приставил дуло к его голове. Тогда я закричала. Не помню, чтобы когда-нибудь кричала вообще, но сейчас, когда Вагиф держал меня за волосы, я пыталась остановить пулю звуком. Закарьян, будучи раз в десять сильнее меня, не мог ничего сделать. Я орала, он ругался. Володя, морщась, поднял на нас глаза. Наконец Вагиф сильно рванул меня за волосы и ударил под дых. Я задохнулась, мой крик смолк, Володя перевел взгляд на лоб жертвы. Оля, зажав уши руками в ожидании выстрела, пошла к двери. Но не успела она взяться за ручку, как дверь широко распахнулась. Оля отскочила.
На пороге стоял Ханмурзаев собственной персоной. Я не сразу узнала его, потому что видела лишь несколько раз в жизни. А поняла, что это именно он, не по тонкому кавказскому лицу, выбритым до синевы впалым щекам и волосам, лаково блестевшим в полумраке коридора, вспомнилось его особое, скучающее, выражение глаз, барственный изгиб черной брови и ощущение гнетущей тяжести, которое исходило от Рафика Ханмурзаева подобно запаху гнили.
Я еще не могла дышать, но за Володей следила каждую секунду. Увидев гостя, он опустил руку с оружием, и я услышала свой собственный вдох.
— Что здесь происходит? — поинтересовался Барыга спокойно. — Кто кричал?
Он увидел меня.
— Ты, Алла?
Я кивнула.
— Почему?
— Они… убить… Олега… — я указала на связанного дантиста.