Состоялся суд. Он длился месяц. В итоге коллегия по уголовным делам Приморского краевого суда сочла доказательства вины Нефедова недостаточным и вернула дело прокуратуре на дополнительное расследование. Прокурор края опротестовал это решение, но Верховный суд РСФСР протест не удовлетворил.
Дело снова вернули Озерчуку.
Свидетель Дубровский: «Следователь меня вынуждал давать показания, пугал меня, что посадит в КПЗ…»
Свидетель Анчуков: «Подробно очной ставки я не помню, я больше запомнил то, что в камере просидел».
И свидетеля Васильеву тоже повезли в следственный изолятор: «Да, было такое, что я теряла сознание. Следователь кричал на меня и требовал признания о приписках».
…Семь с половиной лет будет длиться следствие! За это время Тамара, жена Нефедова, заплатит через кассу за адвоката 4.200 рублей! Помогут, сколько смогут, сестры Павла, все четыре. Выслала сыну денег на адвоката и Дарья Ефимовна, сняла со сберкнижки 250 рублей — все, что берегла на свои похороны.
В Уссурийске Нефедова подобрал, иначе не скажешь, управляющий трестом «Приморсклесстрой» Курзин. Павел Александрович изучил новое для себя строительное дело. Он закончил строительство кирпичного завода, выпустил первый кирпич и сам принес, положил на стол управляющего первые плитки. Кажется, снова превозмог судьбу.
Но опять его вызвал повесткой Озерчук. И опять накануне праздника, на этот раз Нового года. Не зря следователь освободил тогда Нефедова на день раньше. Именно на один этот день он и арестовал его и в этот самый день передал дело снова в суд. Далее Нефедов остался в тюрьме как бы автоматически, он числился уже за краевым судом.
Свидетели, не выдержавшие прежде методов Озерчука, теперь раскаивались. От своих старых показаний отказывались Красилова, Дубровский, Шкляева… Шкляева на суде плакала и просила у Нефедова прощения.
Суд решил провести несколько выездных заседаний прямо в Шумнинском леспромхозе, поближе к месту работы свидетелей, которых набралось около двухсот. В райцентр Чугуевку бывшего передового директора и депутата привезли в наручниках. В отделении милиции чуть не все работники — свои, знакомые — высыпали на крыльцо посмотреть на заключенного, остановились в неловкости на расстоянии. Вышел начальник милиции Николай Максимович Шкуренко. Он подошел к Нефедову и крепко обнял его за плечи.
Дальше отправились в Лужки, бывший нефедовский лесопункт.
В столовой судьи сидели отдельно, далеко от Нефедова. Они стояли в очереди, выбивали по меню суп, рагу и чай. А подсудимому принесли из кухни банку сметаны, свежее молоко, домашнее мясо. Потом несли зеленый лук, редиску, укроп, огурцы, салат, все — самое первое, с огорода, с теплиц. Расстроенный Нефедов хотел рассчитаться, но с него ничего не брали ни в этот день, ни в следующие: «Нет-нет, мы вас знаем, вы что?» (Три года спустя, Нефедов приедет сюда отдавать трояки и пятерки).
Потом Нефедова провели под конвоем по главной улице поселка. Они шли из столовой в здание суда: впереди наголо остриженный Нефедов с руками за спиной, справа, слева и сзади — конвой, а позади, на расстоянии, шел в полном составе суд.
Возвращение во Владивосток, в тюрьму, было большим облегчением.
На этот раз суд заседал почти восемь месяцев! Нефедова приговорили к четырем годам лишения свободы и выплате в пользу государства 14.000 рублей.
Верховный суд РСФСР приговор отменил. Нефедова выпустили на свободу.
Арестованный Озерчуком на один день, Нефедов пробыл в тюрьме на этот раз более полутора лет. Это была последняя акция Озерчука, разваливающееся дело передали другому следователю — Бугаеву, сидевшему с Озерчуком в одном кабинете и разделявшему все его взгляды.
Коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР, отменив приговор, снова направила дело на дополнительное расследование, указав на необходимость исследовать первичные документы. Документы целы, хранятся в прокуратуре, чего проще — исследовать и сказать, наконец: виноват — не виноват.
Но новый следователь указание не выполняет, а прекращает дело по ст. 6 УПК РСФСР: «Вследствие изменения обстановки». Финал для прокуратуры не худший: Нефедов остается виновным, но отпущен на свободу, так как «потерял социальную опасность».
Но Москва и это решение отменила.