Стал Павел Александрович инженером-механиком.
Парторганизация леспромхоза дважды отказывалась исключать его из партии. Исключило бюро райкома, при этом парторгу В. Смирновой был объявлен выговор за недопонимание. Сложил Нефедов и депутатские полномочия.
— Я просил провести инвентаризацию леса на берегу, когда снег сойдет. Но снег сошел, лес сплавили и записали как недоданный. Со мной следователь и говорить не хотел. Вот тогда у меня душа и упала: он не истину ищет, а вину.
А потом и весь поселок Шумный замер. Добывались показания. Жена Хомченко уехала в отпуск, он остался с маленькой девочкой, и в этот момент Озерчук, он оказался большим психологом, арестовал отца — на три дня, на большее не было прав. Парторганизация, поселковый Совет, все жители поселка умоляли следователя подождать: именно через три дня вернется жена.
— Ничего, соседи покормят.
Кормили, по очереди ночевали.
В семье Нефедовых 27 ноября 1975 года ожидался праздник — юбилей их свадьбы с Тамарой. Десять лет. И именно на этот день «психолог» Озерчук прислал из Владивостока повестку: явиться. Когда следователь аккуратно, двумя пальчиками вынул из-под бумаг листок с гербовой печатью и вежливо попросил: «Распишитесь», у Нефедова пересохло во рту. Не глядя на лист, он понял: арест.
Тамара узнала об аресте мужа случайно, от знакомой.
Слух о заворовавшемся директоре разошелся по Приморью. На семинаре партийных работников края представитель прокуратуры приводил яркий пример с Нефедовым.
Семь месяцев спустя им разрешили свидание.
Они сидели за столом друг против друга. «Как ты, ну как?» — спрашивала Тамара. «Держись…» — она вынула из сумочки фотографию и с разрешения Озерчука протянула мужу. На любительском снимке, который она чудом обнаружила у одной из сестер Павла, немолодой, усталый человек, в темной рубашке лежал, облокотившись, на лугу. Нефедов вздрогнул:
— Отец!
Рядом стояли Озерчук и конвойный, и Нефедов плакал.
Павел Александрович пробыл под стражей девять месяцев. Почти девять: Озерчук выпустил его на один день раньше.
Когда Нефедов вернулся, должность инженера-механика уже была занята. Его приютил директор Анучинского леспромхоза Слизков.
— Павел за дело крепко взялся: лес валил, начал строить контору, общежитие, гараж. Я порадовался: хватка осталась, не сломался Павел. А через два месяца — опять к следователю.
Оказалось, следствие закончено, Нефедову предложили ознакомиться с делом — около сорока томов! Он обвинялся по статьям 152 и 170 ч. 2 УК РСФСР в приписках и злоупотреблениях. Особенно страшна была статья 93: за хищения в особо крупных размерах ему грозило лишение свободы до 15 лет или высшая мера. Выходило, что за три последних года леспромхоз приписал к отчету: древесины — около 40.000 кубометров; товарной продукции — на сумму свыше миллиона рублей; «в виде премий» присвоил «государственных средств» свыше 40.000 рублей.
Нефедов изучал каждую строку. Ему поставили стол в коридоре прокуратуры, и он сидел там, в окружении толстых томов, со счетной машинкой под рукой. «Нехватки» нет, объяснял Нефедов, т. к. лес использовался на соцкультбыт. Излишки в бухте Ольга скопились не от одного Шумнинского, а от двух леспромхозов, и образовались они от более полного, чем в лесу, замера (экспертиза потом подтвердит: «довесок» составит 11%). Так по страницам, по строкам Нефедов объяснял, доказывал, опровергал следствие.
Изучение огромных томов заняло полгода. Когда Павел Александрович вернулся в Анучино, оказалось, что и эту должность его сократили еще четыре месяца назад.
Тамара предложила мужу уехать в Уссурийск, там хоть есть где жить — у ее родителей. А работать? Что ж, решили оба, пойдет Нефедов дворником или грузчиком в магазин.